Историк из Петербурга Александр Клиймук опубликовал в свободном доступе книгу о польке Лидии Максимович (Людмиле Бочаровой). В детстве девочка вместе с матерью попала в лагерь Аушвиц, где их разлучили.
В 1945 году после освобождения Людмилу удочерила семья из Освенцима и назвала Лидией, мать девочки считалась погибшей. Но через 17 лет после разлуки девушка нашла свою мать через Красный Крест и в 1962 году они встретились в Москве.
«Бумага» публикует отрывки из книги «История пани Лидии», героиня которой сейчас живет в Кракове.
Конец страданиям пришел, когда после освобождения лагеря его территорию стали посещать жители города Освенцим и окрестностей. Во время немецкой оккупации местным было запрещено приближаться к обнесенному колючей проволокой концлагерю, но невозможно было скрыть сам факт существования этой огромной фабрики смерти. Местные жители догадывались, что происходило по ту сторону забора на протяжении многих месяцев. Тем не менее они были шокированы, когда пришли сюда после освобождения и увидели всё своими глазами. Лежащие повсюду трупы, груды оставленных личных вещей сотен тысяч заключенных и десятки истощенных, но еще живых узников, балансирующих на грани жизни и смерти, — это было первое, что бросалось в глаза. Не меньшее потрясение ждало их в детском бараке. Самые маленькие узники больше походили не на живых людей, а на маленькие скелеты. Осознавая трагическую ситуацию, в которой оказались эти дети, оставшиеся без родителей, некоторые польские семьи решили взять себе ребенка.
Одной из таких семей оказались супруги Рыдзиковски.
Дети Брониславы и Рышарда погибли во время войны. Когда супруги попали на территорию недавно освобожденного концлагеря и с огромным удивлением обнаружили множество несчастных маленьких узников, они решили приютить одного из них.
— А можно забрать с собой одного ребенка? — спросил Рышард у бывшей узницы, взрослой женщины со звездой Давида на лагерной робе.
— Да можете хоть всех забрать, у них уже нет родителей, — ответила та.
Будучи не в силах справиться с удивлением от увиденной картины, Бронислава ходила по детскому бараку, смотря на истощенных грязных и испуганных маленьких людей. В момент, когда Рышард вернулся к жене с маленькой красивой девочкой с белыми кудрявыми волосами, Бронислава уже приметила другого ослабленного ребенка, который выглядел просто ужасно: волосы были сострижены наголо, кожа на голове покрыта язвами, тут и там были открытые раны. Нетрудно было догадаться, что эта девочка провела в лагере не один месяц.
Девочка заметила Брониславу; на улице стояла зима, поэтому женщина была одета в теплую шубу. Когда Бронислава подошла ближе, девочка крепко обняла ее. Маленькой узнице нравилось, что мех давал ощущение уюта и безопасности.
— Забери меня отсюда, тетя, — произнесла девочка, смотря на Брониславу своими испуганными глазами.
— Как тебя зовут, девочка? — спросила женщина.
— Юда Батяр, — по-детски произнесла девочка. Юда, по всей видимости, значило Люда — Людмила.
— А ты будешь себя хорошо вести?
— Да.
— А гусей пасти будешь? — в шутку спросила Бронислава, ведь они с мужем жили в городе и гусей у них не было.
— Буду, — серьезно ответила Люда.
Бронислава решила, что они с Рышардом заберут это несчастное маленькое создание к себе домой и станут новыми родителями для маленькой девочки. Когда они вышли из барака, Бронислава обратилась к узнице со звездой Давида:
— А где мама этой девочки?
— Да вон там, наверное, среди других трупов лежит.
— Смотри, там твоя мама, ее убили, — сказала девочке Бронислава, указав на одну из лежавших лицом к земле мертвых женщин в лагерной робе. — Но ты не переживай, теперь я буду твоей мамой. А это Рышард, твой новый папа.
Лидия, Лидка — так назвали девочку ее новые родители. Им хотелось, чтобы у девочки было более популярное в Польше имя, нежели Люда. Хотя в начале 1945 года до официального удочерения и завершения процедуры по признанию Лидии-Людмилы новой гражданкой Польши было еще далеко. Все эти формальности длились до середины 1947 года.
Бронислава Рыдзиковска спустя много лет говорила, что даже от воспоминаний, как в первые месяцы после освобождения выглядела Лидка, у нее на глазах наворачивались слезы. Многие месяцы заточения в концентрационном лагере не могли не сказаться на состоянии здоровья маленькой девочки. Ее истощенное тело, похожее на обтянутый кожей скелет, было покрыто вшами и усыпано гноящимися ранами, а на бедрах виднелись недавние следы от укусов лагерной овчарки. На губах был глубокий порез неизвестного происхождения, а ноги были обморожены по колено из-за отсутствия у узников теплой обуви.
<…>
Лагерный синдром еще долго проявлялся в поведении девочки. Когда она видела плачущих детей, она не понимала, почему и зачем они плачут — ведь в лагере никто не плакал, как она говорила. Во время игр с другими детьми во дворе она приказывала им стоять на коленях с поднятыми руками.
Выкрикивала команды и угрозы по-немецки: «Молчать или пойдете в печь крематория!».
Когда кто-то падал во время игры, Лидка подбегала к ребенку и начинала за ноги оттаскивать его в сторону воображаемого крематория.
«Молчать или Энгеле придет за вами!» — пугала Лидка своих маленьких ровесников. Главный врач лагеря Биркенау, Йозеф Менгеле, был ответственным за псевдомедицинские эксперименты над узниками концлагеря. Не умея правильно произносить его фамилию, Лидка тем не менее не понаслышке знала об ужасах, которые происходили в так называемом медицинском блоке лагеря.
Во время игры девочка ставила детей в ряд и организовывала селекцию — этих в медицинский блок, тех в газовую камеру. Деревянными палочками вместо термометров она измеряла детям температуру и решала, кого отправить в барак и на работы, а кого — на смерть.
Видевшие это взрослые были шокированы. Они не понимали, почему девочка продолжает «играть» в концлагерь. Что же она пережила? Почему она помнит Йозефа Менгеле? И главное, станет ли она нормальной?
Шло время, девочка подрастала и привыкала к нормальной жизни. Летом 1947 года ее крестили в католическом костеле под именем Людмила-Лидия. Когда в первые официальные документы нужно было вписать дату рождения, окружному врачу пришлось «на глаз» определять возраст девочки. 2 января 1940 года записали днем рождения Людмилы-Лидии. Ни настоящей даты, ни тем более места рождения никто не знал. Непонятно было даже, из какой страны она родом.
С одной стороны, Лидка знала много русских слов — но ведь им ее могли научить другие узники в концлагере. Со временем она стала утверждать, что она из Минска. Значило ли это, что она была родом из Белоруссии, из Советского Союза? С другой стороны, Лидка вспоминала что-то о варшавских девочках, которые жили с ней в одном бараке. Да и в детской памяти иногда всплывали какие-то строчки патриотических песен, связанных с Варшавским восстанием. Так, может быть, она из городка Миньск-Мазовецки, расположенного в полусотне километров от Варшавы?
Иногда маленькая Лидка приговаривала странную фразу: «Я батяр». В разговорном польском языке слово «батяр» (baciar) значит что-то вроде хулигана или озорника, поэтому взрослые считали, что девочка просто забавляется и не обращали на это внимания. Позднее Лидка стала говорить, что так она помнит свою настоящую фамилию, хотя с годами стала произносить ее как Батяровна. То есть бывшую узницу концлагеря на самом деле звали Людмила Батяровна? Узнать этого никто не мог. Из достоверных данных о ней был лишь лагерный номер, вытатуированный на левой руке, — 70 072.
<…>
Номер на руке Лидии был фактически единственным ежедневным напоминанием о пребывании в концлагере. Даже когда она задумывалась о том, чтобы избавиться от татуировки, Бронислава настаивала на обратном. Приемная мама говорила, что прошлое есть прошлое — нельзя просто так от него отказаться, а надо научиться его принимать и жить с ним. Поэтому татуировку было решено сохранить. Однако не раз молодая Лидия скрывала этот номер от любопытных глаз и заклеивала татуировку пластырем, не хотела лишних вопросов.
Обучение Лидии закончилось в 1957 году, когда она получила диплом химика-техника и пошла работать в лабораторию химического комбината города Освенцима. И сама Лидия, и ее родители хотели, чтобы она продолжала обучение в университете, ведь у нее были для этого необходимые способности и желание, но внезапная анемия Брониславы вынудила изменить планы. Заболевшая мама должна была покинуть свое место работы. Лидия осталась ухаживать за Брониславой и зарабатывать деньги для семьи.
<…>
Чем старше становилась Лидия, тем чаще она задавала себе вопросы о своем прошлом — вопросы, на которые ни у кого не было ответа. Восемнадцатилетняя девушка с вытатуированным номером на руке, которая не помнила настоящих родителей и ничего не знала о своей жизни до концлагеря, решила начать поиски. Однако сразу было очевидно, что они не будут простыми: кроме номера 70 072 и имени Людмила никаких других фактов о девочке точно известно не было.
Тем не менее была надежда, что можно найти отца, которого Лидия совсем не помнила. Коллега Лидии по работе как-то сообщил ей, что однажды он слушал радиопередачу, в которой объявляли о розыске людей, потерявших семью во время войны. Всем, кто искал своих близких или мог как-то помочь в поисках, рекомендовалось обратиться в местное отделение Красного Креста. Коллега не был уверен, но ему показалось, что фамилия Батяровна там тоже звучала. На адрес Красного Креста в Польше 22 сентября 1958 года Лидия отправила письмо:
Я не знаю, на правильный ли адрес я отправляю свой запрос. Поскольку у меня нет другого адреса, я бы очень Вас просила переслать мое письмо куда нужно. Запрос мой касается поисков моего отца. Вероятно, четыре года назад Международный Красный Крест в Швейцарии сообщал по радио (вероятно, по краковскому) о поисках Лидии Батяровной. Может быть, речь шла обо мне…
Далее Лидия упоминала те немногочисленные факты о своем прошлом, которые были ей известны. Заканчивалось письмо просьбой найти отца или кого-нибудь из родных.
Ответ пришел через месяц. Хороших новостей для Лидии он не принес.
В настоящий момент никакой информацией о Вашем отце мы не располагаем.
<…>
В этот момент девушка не сдалась и решила дальше пробовать найти отца по линии Международного Красного Креста. Благодаря помощи Генрика Порембского и Тадеуша Шиманского удалось раздобыть адрес Поисковой службы Германского Красного Креста в Гамбурге. Летом 1959 года Лидия заполнила анкету, выслала свои детские фотографии, сделанные уже после освобождения (на одной из таких фотографий ей было семь лет) и стала ждать. Каждый день она бегала к почтовому ящику в надежде, что пришло долгожданное письмо. Ответ из Гамбурга пришел в декабре:
Дорогая Лидия!
В ответ на Ваш запрос о поиске родственников мы обращаемся к Вам с дополнительной просьбой прислать нам несколько фотографий в хорошем качестве для сопоставления их с фотографиями одного разыскиваемого ребенка.
Фотографии, которые Вы прислали нам ранее, к сожалению, не подходят для антропологического исследования. Было бы очень хорошо, если бы вы прислали одну фотографию в профиль и одну — в анфас. При фотографировании обратите, пожалуйста, внимание на то, чтобы были хорошо видны уши.
Мы очень ждем Ваши фотографии и заранее благодарим за Ваши старания.
Долгие месяцы ожидания письма — и снова никакого конкретного ответа. Надежду давала фраза о том, что какого-то потерянного во время войны ребенка ищут, и, возможно, этим ребенком окажется Лидия. Недели между полученными и отправленными письмами тянулись как вечность, беспокойство девушки росло, но она не сдавалась, чувствуя, что находится на правильном пути. Сделав все необходимые снимки, Лидия отправила их в Германию.
Освенцим, 19 февраля 1960
Спасибо за Ваше письмо от 10.12.1959. Посылаю фотографии по Вашему требованию. Искренне надеюсь, что на этот раз мои поиски будут успешными. От души Вас благодарю за усилия и надеюсь на успех в моем деле.
И снова она проверяла почту каждый день в надежде на положительный ответ. Долгое время не было совсем никакого ответа, пока в конце года не пришло очередное письмо из Гамбурга на уже знакомом бланке Поисковой службы Германского красного креста.
Дорогая Лидия!
В ответ на составленный Вами запрос о поиске Ваших родных мы вынуждены, к сожалению, сообщить, что все наши предыдущие исследования пока не привели к желаемому успеху.
Как же так? Больше двух лет поисков, письма, фотографии, запросы в организации разных стран — и до сих пор ничего? Однако сообщение из Гамбурга на этом не заканчивалось.
Тем не менее в ответ на опубликованные нами фотографии мы получили один запрос. Для того чтобы внести ясность и выяснить, является ли обратившийся к нам человек Вашим отцом, мы бы хотели вас попросить сделать анализ крови в соответствии с номенклатурой CDE с указанием факторов Rh- и MN-. После этого мы произведем полное сопоставление и сообщим Вам о результате. Исследование Вашей группы крови Вы можете сделать, вероятно, в каждом институте судебной медицины.
В очередной раз Лидию обнадежили. С одной стороны, поиски продолжались так долго и не принесли результата, но, с другой стороны, как казалось, они уже приближаются к своему завершению. Увидел ли биологический отец Лидии ее фотографии? Узнал ли он в ней свою дочь, потерянную двадцать лет назад? Как его зовут и где он сейчас живет? Вполне вероятно было, однако, что и на этот раз результат поисков будет отрицательный. Это должно было показать сравнение группы крови. Оставалось ждать следующего письма из Гамбурга.
Лидия росла в хорошей семье, у нее были любящие приемные родители, с годами она успешно привыкла к нормальной жизни, проявляла таланты в учебе и успехи в работе. Но чем старше она становилась, тем больше становилась в ней какая-то пустота, связанная с неизвестностью и полным незнанием своего прошлого. Поэтому для двадцатилетней Лидии не было ничего важнее, чем поиск информации о себе и своих родных, которые, возможно, тоже искали ее с момента окончания войны.
<…>
Меньше чем через месяц после свадьбы [Лидии], 20 января 1962 года, на домашний адрес Рыдзиковски пришло письмо из Гамбурга. Это была целая страница печатного немецкого текста — Лидия не могла прочитать, что там написано. Тем не менее в первой части письма было написано имя, от прочтения которого у Лидии начали трястись руки: Анна Б о ч а р о в а (так и было выделено в тексте). Перед именем стояло слово Mutter, то есть «мать». Девушка сразу побежала в Музей — Тадеуш Шимански помог перевести письмо с немецкого языка и зачитал его по-польски. Лидия была потрясена, она не могла поверить своим ушам.
Дорогая госпожа Рыдзиковска!
Сегодня мы готовы сообщить Вам радостную новость: Ваша мать не умерла в 1943 году, как Вы предполагали. В настоящее время она проживает в СССР.
Ваша мать Анна Б о ч а р о в а обратилась к нам с поисковым запросом через Советский Красный Крест. В этом запросе Ваши личные данные были указаны так: Людмила Бочарова, 1940 г. р., имя отца: Алексей, имя матери: Анна, место Вашего рождения: Дрогобычская обл., город Новый Самбор.
Ваша личность была совершенно точно определена благодаря сообщенному Вами номеру 70 072, который совпал с номером в запросе Советского Красного Креста о поиске пропавшей девочки. Сегодня же мы отправили в Советский Красный Крест письмо с указанием Вашего адреса и попросили передать его Вашей матери. В этом письме мы также послали две Ваши фотографии. По состоянию на 26.12.1961 Ваша мать проживает по адресу: Украинская ССР, Донецкая область. Если Вы желаете связаться с Вашей матерью, мы рекомендуем Вам написать с указанием номера вашего дела (поисковый запрос номер Z — 139 321, от 28.06.1960 г.) по следующему адресу:
Исполнительный комитет
Союза Обществ Красного Креста
и Красного Полумесяца СССР
Москва,
Кузнецкий мост, д. 18/7.
Мы будем очень рады, если вы непременно свяжетесь с Вашей матерью.
В приложении мы высылаем Вам обратно фотографии, которые Вы предоставили нам на время поисковой работы.
Даже после нескольких прочтений письма было трудно осознать всё это. Мама жива? Лидия родилась в СССР? Но почему она узнает об этом только сейчас? И, самое главное, что теперь ждет девушку? Дальнейшие события развивались с молниеносной скоростью.
