«Начальство говорит: „Затяните пояса“». В пандемию зарплаты многих петербургских медиков выросли в два раза — в каких условиях они работают сейчас?

Во время пандемии коронавируса власти затыкали дыры в медицине деньгами. На медиков многих профилей резко возросла нагрузка, но выросли также и выплаты, а со временем и оснащенность больниц, и количество персонала.

После пандемии дополнительные ресурсы закончились, а больницы столкнулись с наплывом пациентов, которые не могли получить плановую помощь в 2020-2021 годы. В результате в системе ОМС, а значит и у больниц, стало не хватать средств.

«Бумага» поговорила с тремя петербургскими врачами — о том, правда ли в их учреждениях не хватает персонала и лекарств, как изменились их условия труда и почему денежные вливания в медицину в период пандемии в долгосрочной перспективе не улучшили положение медиков и пациентов.

Врач НИИ Джанелидзе, ранее — Покровской больницы

пожелавший остаться анонимным

— С весны прошлого года я работаю в Джанелидзе, а до весны в течение трех лет я работал в Покровской больнице, которая была замешана в коронавирусной эпопее на всем ее протяжении. Все отделения работали с коронавирусными больными.

В начале пандемии месяца 3−4 значимых изменений в зарплате не было, только обещали, что будет какое-то финансирование. К исходу весны [2020 года] перечислили деньги, которые якобы задерживались. После этого выплаты, которые официально выделяли из федерального и городского бюджета, начали приходить. При этом премий от самой больницы не было. Таким образом чистая зарплата составляла около 40 тысяч рублей, и еще около 100 тысяч — федеральные и городские надбавки.

После окончания пандемии в 2022 году эти надбавки резко пропали, и потом в течение года мы получали чистый оклад — то есть, в три раза меньше. Люди начали возмущаться и задавать закономерные вопросы руководству больницы: где хоть какие-нибудь деньги? Некоторые сотрудники писали в комитет по здравоохранению или на горячую линию [губернатора Петербурга Александра] Беглова. После этого некоторые стимулирующие выплаты начали приходить и зарплата вернулась примерно к 90 тысячам.

В ковид персонала не хватало: и высшего, и среднего, и санитаров. Были такие ситуации, когда функции санитаров выполняли обычные медсестры. Много сотрудников набрали в период пандемии на дополнительные ставки, и после ее окончания, по истечении временного договора, они ушли. Многие ушли еще в пандемию, потому что не выдержали нагрузки. То есть после пандемии снова образовался дефицит.

Сложно сказать, уменьшилась ли после этого нагрузка. В приемном отделении были случаи, когда на всю больницу работал один врач-невролог, он же должен был смотреть больных в реанимации. Получается, сотрудники ушли, а новых принимают медленно — такая ситуация в Покровской больнице сохраняется до сих пор.

В больнице ходят слухи, что некоторые врачебные ставки заняты «мертвыми душами». Я, например, знаю, что в один момент в одном из отделений больницы не было живьем ни одного санитара на сутках. Но когда там просили санитара в отделение, им отвечали, что ни одной свободной ставки нет.

Не могу сказать насчет всех отделений, но два моих знакомых врача эмигрировали из России с семьями. Очевидно, им на смену тоже пришлось кого-то искать, а найти врача на зарплату 50 тысяч рублей, когда в частных клиниках платят в два раза больше, непросто.

Я понимаю пациентов в приемном отделении, которые начинают кричать, что будут писать жалобы. Ну, пишите. Это даже лучше — может быть, тогда больнице дадут какие-нибудь дополнительные ставки, заставят увеличить зарплаты для санитаров: больных физически некому перевозить.

Во время пандемии препаратов в больнице стало больше: гепарины, клексаны. Но когда эпидемия закончилась, многие лекарства тоже закончились. Врачи оказываются в ситуации, когда госпитализируешь человека, а лечить его нечем. У него эпилепсия, например, а противоэпилептических препаратов — кот наплакал. Одна из главных проблем: когда дорогие лекарственные препараты заменяются дешевыми российскими аналогами.

Такая же ситуация и в Джанелидзе. Современных антибактериальных препаратов, антибиотиков, неврологических препаратов почти нет, лечат сильно устаревшими. Антикоагулянты есть далеко не во всех отделениях. Найти гепарины проблематично. Часто бывает так, что в приемном отделении врач дает медсестре задание поставить катетер в вену, а катетеров просто нет.

Все мои знакомые врачи говорят одно и то же: что государственная медицина не лучший вариант для работы. В качестве начального этапа, получить какой-то опыт, посмотреть на тяжелых «интересных» пациентов — для этого государственная больница самое замечательное место. Но потом, через год, большинство готовы уйти в частную клинику.

Вера Реброва

врач скорой помощи 78-й поликлиники Фрунзенского района

— Я работаю в скорой помощи при 78-й поликлинике Фрунзенского района 24-й год. В пандемию у нас, конечно, была очень большая нагрузка, мы сутками практически не вылезали из машин, особенно в первый год. Постоянно госпитализировали больных и возили на КТ. Это, разумеется, отразилось и на нашем здоровье.

Но нам тогда хорошо платили — губернаторская и президентская надбавки суммарно доходили до 100 тысяч [рублей] при моей ставке 75. За пандемию мы порешали многие свои проблемы и, наверное, впервые в жизни жили так, как должны жить медработники. В нашей поликлинике в этом смысле не было обмана. Так продолжалось до осени 2022 года.

Теперь мы осиротели, обеднели, потому что вернулись к прежним зарплатам. А последние премии у нас были еще до пандемии, то есть до 2020 года. С 20-го по 22-й нам [кроме зарплат] выплачивали только ковидные надбавки, потому что руководство поликлиники считало, что мы и так достаточно получаем. Сейчас надбавки убрали, а премии не вернули — нам платят только голую зарплату. Начальство говорит: «затяните пояса, теперь финансирование будет только уменьшаться».

Выплаты по «дорожным картам» мы после ковида получили в поликлинике только один раз — в декабре 2022 года. В прошлом году выплаты не было, хотя другие районные поликлиники ее получили. Мы возмущались, и по нашим настоятельным требованиям в середине января было проведено собрание с главным врачом. Он объяснил, что у нас занижен целевой показатель: райздрав выводит для каждой поликлиники свой целевой показатель, и он почему-то у разных поликлиник отличается.

В январе главный врач нам сказал, что январь очень дорогой месяц и неотложка съедает большой процент заработной платы. И у нас был искусственно создан дефицит ради экономии: фельдшеры были посажены на ставку, то есть они не могли брать дополнительные смены, даже если хотели работать больше. А ставка — это пять суток в месяц. При этом врачам, наоборот, часто приходилось ездить на вызовы одним, если фельдшер, например, заболел.

Мы спросили главврача, как врачам ездить на вызовы без фельдшера, а он ответил, что врач вообще не должен был ездить на вызовы, он должен был консультировать по телефону. Но это ведь является прямым нарушением должностных обязанностей! У нас нет права отказывать или консультировать по телефону, мы должны приезжать на каждый вызов.

Нам говорят, что мы не выполняем годовую норму, но какая она, эта норма, никто не объясняет. При этом нехватки персонала нет. Фельдшера хотят работать больше, но их ограничивают. Некоторые из-за этого увольняются из больницы — за последний год [у нас] ушли три человека.

Сейчас у нас бывают серьезные перебои с кислородом, с наркотическими средствами. Кислорода в конце прошлого года не было месяца два, периодически исчезал морфин. Раньше такое тоже происходило, но длилось не дольше недели, а сейчас счет уже идет на месяцы. В такой ситуации, если нам попадается тяжелый больной, мы уже не везем его сами в стационар, как раньше, а вызываем спецбригаду от города — то есть, человеку приходится еще дольше ждать скорую.

Так получилось, что у нас работают в основном пожилые врачи. А когда человек на пенсии, он уже не возмущается. Кого-то на что-то сподвигнуть очень сложно. Когда нам задержали зарплату на две недели, я позвонила в районную администрацию, после чего мне влетело от руководства, а из коллектива меня никто не поддержал. Так и в других случаях — народ совершенно инертный, а руководство этим пользуется.

Терапевтка поликлиники Невского района

пожелавшая остаться анонимной

— В ковид я вначале работала в поликлинике Адмиралтейского района, затем Приморского и последние три года работаю в поликлинике Невского района. В первую волну ковида мы ездили на вызовы. Прием в поликлинике Адмиралтейского района, где я работала, не велся. Начинали ездить с 9 часов утра, в 18 служебная машина прекращала работать и мы ходили по городу пешком примерно до 21. Затем мы возвращались в поликлинику и садились за оформление бумаг. Уходить с работы в два часа ночи было нормой. В какой-то момент мы на полном серьезе думали купить раскладушки и спать на работе.

Главврач был очень щедр и существенно доплачивал нам из фонда поликлиники. То есть мы получали обычную зарплату, ковидные деньги от государства и доплату от главврача. Когда первая волна ковида сошла на нет и возобновились обычные приемы, мы с коллегой, с которым тянули на себе поликлинику весь ковид, резко стали врачу не угодны. Он говорил, что мы всё делаем не так, выносил выговоры и не объяснял, за что.

Я ушла в поликлинику в Приморском районе, в которой работала моя подруга, но неудачно — в этот период врачи из поликлиники увольнялись целыми отделениями. Никаких ковидных бригад там не было, и один и тот же врач мог прийти сначала в квартиру с ковидом, а потом к бабушке с гипертонией.

Терапевтов очень сильно не хватало. Если в обычных условиях на один участок приходится примерно семь вызовов, то тут приходилось 25. Естественно, обойти 25 квартир в разных местах физически невозможно. Мы успевали посетить только 10−15 из них. Люди, до которых мы не доходили, писали жалобы. Жалобы доходили до главврача, и он искал виноватых среди врачей.

Поликлиника нам ничего не доплачивала, мы получали только оклад и государственные выплаты по количеству пациентов, больных коронавирусом. Естественно, когда ковидных больных стало меньше, мы стали сильно проседать по зарплате. Отдел статистики нас жалел и накручивал нам посещения, но это помогало не долго.

Выходные у нас отсутствовали, главврач объясняла это «производственной необходимостью». Я так же, как и в первой поликлинике, «жила на работе», но здесь это не было моей инициативой и не приносило дополнительных денег. Я проработала в этой поликлинике три или четыре месяца.

Поликлиника, в которой я работаю сейчас, очень маленькая, и в пандемию там было невозможно сделать отдельные помещения для больных коронавирусом с отдельным входом, поэтому «ковидные боксы» огораживали прямо в кабинетах терапевтов. Мы ходили на вызовы ногами или уговаривали пациентов приходить самостоятельно.

Если обычная работа в поликлинике — это «болото», то во время ковида она стала «вонючим болотом». Было очень много негатива — как со стороны пациентов, так и со стороны начальства. Сейчас стало полегче: я бы сказала, что сейчас болото стало «цветущим». Оно выглядит поприятнее, но суть та же. Прийти к главврачу и быть посланной — норма, получать угрозы увольнением — норма. Тот негатив, который во время ковида был снаружи, переместился вовнутрь.

Никаких доплат за ковид у поликлиники также не было, только государственные. Они сохраняются до сих пор, но стали совсем смешными: что-то вроде 80 рублей за контакт. Мой доход по сравнению с началом работы в этой поликлинике снизился примерно на две пятые.

После начала войны несколько специалистов уехали в Грузию. Повесток никаких никому не приходило. Но медперсонала у нас всегда мало. Есть огромный недобор медсестер, и половина врачей ведет прием без них. Не хватает процедурных медсестер, даже уборщиц не хватает.

С прошлого года в аптеках резко упало количество лекарств, которые я назначаю, и мне теперь нужно оглядываться на это. Если я, например, назначаю препарат А, то в рецепте я теперь пишу: «принимайте препарат А, но если его нет, то препарат B, а если и его нет, то препарат С».

Большинство врачей и руководителей в поликлиниках — поколение «50+». У них всё хорошо. Когда грозит какая-то проверка, я иду к заведующей с предложением, как это всё оптимизировать, но она не слушает. Мои молодые коллеги собираются уходить — многие из них поступают в ординатуру. Я еще не встречала ни одного человека, который бы горел этим местом работы.

Фото: Сергей Ермохин/ТАСС