От народных домов до эмиграции в США: вдохновляющая история графини-бунтарки, за которую после революции вступались рабочие

Это текст письма из нашей рассылки о петербургских домах и их жителях: ее пишут краевед Алексей Шишкин и журналистка и лингвистка Эля Новопашенная, а получают ее участники Клуба друзей «Бумаги». Публикуем одно из писем Эли и Алексея.

Чтобы получать больше таких историй, вступите в наш Клуб друзей. Это поддерживающее коммьюнити, которое помогает справиться с одиночеством в большом городе. Чтобы стать участником, необязательно жить в Петербурге: у нас много онлайн-активностей от общих чатов до скидок от брендов-партнеров.

Пьянство, драки и хулиганство — бич окраин любого крупного имперского города. Дело не только в долгом рабочем дне, тяжелых условиях труда и скудности быта рабочих. Ничуть не менее важно отсутствие инфраструктуры образования и «третьих мест», в которых пролетарий мог бы провести немногочисленное свободное время вне дома.

В начале ХХ века столица империи бурно росла, сотнями тысяч перековывая недавних крестьян в пролетариев. Но во многих кварталах единственным вариантом досуга были дешевые кабаки, а то и тротуары вокруг казенных винных лавок.

Не то чтобы никто не пытался с этим бороться. Частные предприниматели строили в рабочих районах дешевые кинотеатры и балаганы с копеечными развлечениями, а при храмах открывались чайные, лектории и даже клубы. Но действительно прорывным явлением стали народные дома — аналоги будущих домов культуры.

Самый знаменитый из них — грандиозный Народный дом императора Николая II на Петербургской стороне, воздвигнутый в 1901 году. На Выборгской стороне главным общественным пространством служил Народный дом Нобеля, в окрестностях Балтийского вокзала — Дом просветительных учреждений в память 19 февраля 1861 года и так далее.

Часть народных домов строили на государственные деньги, часть спонсировали частные меценаты. И, пожалуй, самым крупным и совершенным из частных учреждений этого рода стал Народный дом графини Паниной на Лиговке. Историю его появления никак не пересказать в отрыве от биографии меценатки, пожертвовавшей средства на строительство и оборудование здания.

Детство Софьи прошло на фоне борьбы за право ее воспитывать между матерью и бабушкой Натальей Павловной Паниной. В 1881 году, после убийства императора Александра II, бабка восторжествовала. Ей удалось добиться официального лишения Мальцовой права распоряжаться имуществом девочки. Во многом этому способствовало то, что маленькая Софья была наследницей громадного состояния, и чиновники опасались, что оно может быть пущено на поддержку политической оппозиции, а то и революционеров. Об этом прямо говорилось в правительственном указе:

«В справедливом опасении, что малолетняя графиня Панина, последняя отрасль этого дома, получит направление, несоответственное его преданиям и нежелательное с правительственной точки зрения, так как графиня Софья будет располагать весьма большими денежными средствами».

В 1882 году, когда Мальцова и Петрункевич наконец поженились, девочку и вовсе изолировали от матери, отправив ее в закрытый Екатерининский институт в Петербурге, где родительница могла ненадолго посещать ее не больше двух раз в месяц, причем строго в присутствии сотрудниц Института.

Решение об отнятии ребенка у матери принял лично Александр III, а императрица Мария Федоровна, заведующая приютами и институтами, его поддержала. Доставил девочку в интернат лично петербургский градоначальник. Что интересно, Софью отправили в Екатерининский институт, а не в Смольный, куда обычно определяли девочек столь знатного происхождения, по географическим обстоятельствам. Здание института располагалось ровно на противоположном берегу Фонтанки от петербургского особняка Паниных, в котором и жила ее бабушка Наталья Павловна.

Позднее сама Софья Панина писала, что мгновенно возненавидела институт и по мере сил сопротивлялась его порядкам. Тем не менее со временем она смирилась, как минимум внешне, что позволило ей закончить образование (как наверняка считали все окружающие) со знаком отличия — золотым шифром.

После института-интерната она поселилась в доме бабушки, которая всё также пыталась отвадить девушку от общества матери и отчима (спойлер — не удалось).

Наталья Павловна возила Софью в Европу, вывела ее в свет, где молодая Панина мгновенно стала считаться одной из лучших невест столицы. Богатая, знатная, умная и независимая девушка остановила свой выбор на Александре Половцеве, дальнем родственнике семьи Романовых.

Казалось, что ее судьба окончательно возвращается в сословные рамки. Посаженным отцом на свадьбе стал сам Александр III, а бабушка подарила новобрачным имение Гаспра. Поговаривали, что Половцеву сулили и титул графа Панина, последней наследницей которого оставалась Софья.

Но четыре года спустя брак распался и девушка вернулась в бабушкин особняк на Фонтанке, вновь взяв девичью фамилию. В 1896-м она получила официальный развод, что было редкостью в аристократических кругах.

Поговаривали, что у супружеской пары было мало общего, кроме любви к собакам (Софья обожала пуделей и завела одного из первых в Российской империи ротвейлеров, Александр был фанатом бульдогов). К тому же Половцев интимному обществу жены предпочитал компанию помощника, а позже и официального секретаря, солдатского сына Михаила Андреева. Историю развода в свете называли «весьма шумной и несимпатичной».

Зато она окончательно освободила Софью от аристократических условностей. В 1896 году она даже поступила на историко-филологическое отделение Высших женских курсов в Петербурге, заведения преимущественно мелкобуржуазного и разночинного. Хотя законченного высшего образования она так и не получила, учеба на курсах (а потом и их финансовая поддержка!) упрочила ее репутацию вольнодумной особы, под стать матери. К тому же в 1890-е годы она погружается в сферу благотворительности. Именно тогда и возникает идея строительства Народного дома на Лиговке. Дело было так.

В 1891 году Софья познакомилась с народной учительницей Александрой Васильевной Пошехоновой, которая преподавала детям Александро-Невской части, к которой административно относилась одиозная Лиговка. Пошехонова сама пришла к Паниной — просить денег на открытие в районе бесплатной столовой для нуждающихся учеников начальных городских училищ. Денег молодая графиня дала, да еще и сама включилась в организацию инфраструктуры для рабочих и пригласила в дело друзей.

На участке на пересечении Лиговского проспекта и Обводного канала по заказу Паниной и ее соратников были устроены столовая, чайная, а затем и читальня с классами. Но этого графине показалось мало.

В 1900 году она приобретает участок земли на пересечении уже Прилукской и Тамбовской и просит архитектора Юлия Бенуа составить проект народного дома, в котором могла бы бесплатно учиться и развлекаться рабочая публика: и дети, и взрослые.

«Этот дом должен отвлечь местное население от трактира и кабака, где до сих пор проводили рабочие всё свободное время», — заявляла она. На амбициозный проект графиня выделила внушительную сумму в 400 000 рублей золотом. Основные работы шли с 1901-го по 12 апреля 1903 года. Причем столовую внутри Народного дома открыли раньше завершения отделки — чтобы голодным детям не пришлось ждать окончания грандиозной стройки.

Центральной частью комплекса стал зрительный зал на 1000 мест, предназначенный для народного театра. Первым поставленным в нем спектаклем стала «Гроза» по пьесе Островского. При необходимости театральный зал мог трансформироваться в танцевальный.

Рядом располагался и спортзал, занятия в котором проводил по собственной методике педагог Петр Лесгафт, без тяжеловесных приспособлений и гимнастических снарядов. Конечно же, имелись библиотека с читальней, чайная со столовой, лектории и даже, начиная с 1905 года, обсерватория в башне здания. Рядом в отдельном кирпичном флигеле располагался небольшой музей. Наконец, в народном доме можно было получить юридическую консультацию. Одним из юристов, помогавшим рабочим, был сам Александр Керенский.

Кроме того, зал здания использовался в прямом смысле как общественное пространство. В нем проходили в том числе митинги. Об одном из них, состоявшемся в мае 1906 года, напоминает мемориальная табличка на фасаде. Тогда в Панинском или Лиговском народном доме выступал Владимир Ленин, презентуя стратегию большевиков по отношению к Государственной думе.

Сама Софья Владимировна радикальных идей Ильича не разделяла. Формально она заявляла, что «никогда ни к какой политической партии не принадлежала», но фактически оставалась связанной с умеренными либералами — конституционными демократами. С той самой партией, одним из лидеров которой был ее отчим. 24 мая 1917 года Панину даже избрали в ЦК «кадетов».

«Как уберечь человека, постоянно погруженного в тоску беспросветно-нудной жизни, от раздражения и склоки, ведущих к пьянству, к преступлениям, к политическим эксцессам?», — размышляла графиня, рассказывая об идеологии своего дома. «Одного просвещения для этого мало, недостаточно также благоустройства труда, ибо думаю, решающим моментом и влиянием в жизни человека является досуг, который остается у него после труда. Только в часы досуга есть место для любви и радости, для всего того, что превращает робота в человека и человека в личность. И часто в жизни лучше узнаешь человека не столько по „служебным“ делам его, сколько по тому, чем он заполняет свои досуги».

К началу революции Народный дом Паниной частично переменил режим работы. Начиная с 1914 года часть его площадей отдали под лазарет для раненых солдат.

Учреждение на Лиговке было любимым, но далеко не единственным благотворительным проектом графини. Она поддерживала земское самоуправление, Российское общество защиты женщин, систему читален и лекториев в других бедных районах, основала на своих землях в Самарской губернии один из первых степных заповедников в России. Наконец, она привечала у себя литераторов, в том числе и опальных. Например, в 1901 году во дворце Паниной в Гаспре жил Лев Толстой и писал повесть «Хаджи Мурат».

С точки зрения царской власти Панина оставалась деятельницей полезной, к тому же хорошего роду, но весьма подозрительной. Мало отчима-оппозиционера, она и сама практически в открытую выражала недовольство самодержавием. За это она получила прозвище «красной графини», хотя тяги к социалистическим идеям она явно не питала.

Вскоре после падения монархии Панина активно занялась политической деятельностью. Она не только вошла в руководящий орган кадетской партии, но и заняла пост товарища министра государственного призрения, а затем и товарища министра просвещения. Таким образом в 1917 году она стала одной из первых женщин-замминистерок в истории.

Увы, ее государственная служба оказалась недолгой. Сразу после Октябрьского переворота Софью Панину арестовали. Поводом к этому стал ее отказ передать большевикам денежные фонды подшефных министерств. Графиня была согласна отдать их лишь законной власти, которой считала всенародно избранное Учредительное собрание. Поскольку средства были размещены Софьей Владимировной на счетах европейских банков, добыть их без помощи «красной графини» большевики не могли. Панину бросили в тюрьму в Петрограде.

«Каждый день в окошечке моей камеры стали появляться всё новые Нюши, Ксюты, Груши и Мани, которые знали меня по Народному дому, а теперь всячески старались мне скрасить жизнь. Они с особенным старанием мыли мою камеру и до блеска начищали казенные медные таз и кувшин, которые служили мне для умывания. Когда, раз в неделю, меня водили в ванную, одна из них непременно бежала вперед и скребла и чистила ванну. Они приносили мне добавочные куски хлеба», — вспоминала она.

Панину судили, но приговор оказался чрезвычайно мягким по меркам эпохи — «общественное порицание». Оказалось, что среди петроградских рабочих слишком многие готовы защищать Панину. Сохранились письма пролетариев в защиту графини, посланные в городские газеты. Рабочий Иванов:

Правда, даже после суда и «порицания» женщину не освободили. Удалось это лишь после того, когда ее друзья собрали сумму, аналогичную замороженным на европейских счетах фондам, и передали ее новой власти.

Софья Панина мечтала вернуться на Лиговку и продолжить заниматься благотворительностью, но в новых условиях это было уже невозможно. В начале 1918 года она выехала на юг России, много времени провела на Дону, поддерживала белое движение. Только в 1920-м она окончательно покинула Россию, выехав в Чехословакию. А после оккупации той Третьим Рейхом в 1939-м перебралась в США, где и прожила до самой своей смерти в 1956 году.

Народный дом Паниной сохранил свои функции и после революции. До 1928 года народным театром в здании даже руководили те же люди, что при графине. Со временем здание было передано на баланс железной дороги и стало известно сперва как Дом, а затем и как Дворец культуры железнодорожников. Впрочем, как бы не менялись имена, это по-прежнему оставалось культурно-просветительское учреждение.

Здание остается ДК и по сей день, в нем работают кружки и проходят концерты. К тому же с 2010 года здесь снова функционирует профессиональный драматический репертуарный театр — как дань традиции он носит имя Софьи Паниной.

Что посмотреть в округе

• Побродить по Прилукской, Курской, Тамбовской, Расстанной улицам и дворам между ними. Проникнуться неброской эстетикой пролетарской окраины Петербурга вековой давности.
• Полюбоваться восстановленным храмом Покрова Пресвятой Богородицы на Боровой улице, 52 и жилым домом Покровского братства при нем. В начале ХХ столетия здесь был один из центров борьбы за народное просвещение и против народного пьянства. Как-нибудь мы еще расскажем про местного священника-бухгалтера и его «крестные ходы трезвости» подробно. А пока просто полюбуйтесь изразцовыми фасадами и купите мармелад в церковной лавке.
• Пройдите до конца Боровой улицы. Не пропустите местные скромные жемчужины стиля модерн: дом Михайлова (№ 59), дом Ефимовых (№ 74) и дома Балбашевского (№ 106 и Расстанная, 2Б). Заодно подивитесь на старинную железнодорожную станцию Витебская-Товарная.
• Пройдите по Расстанной улице до Волковского кладбища и Литераторских мостков. Это одно из моих любимых петербургских кладбищ, особенно лютеранская и колоритная татарская часть. Впервые я провел здесь целый день еще в 2004-м, меланхолично фотографируя гранитные «пирамиды», «пеньки» и «голгофы».

Фото на обложке: Валентин Егоршин