На 7-й линии Васильевского острова находится старейшее жилое здание в Петербурге — ему почти 300 лет. Когда-то здесь было подворье Александро-Невской лавры и снимали квартиры первые петербургские физики, а перед Великой Отечественной войной располагался «ящичный цех».
«Бумага» публикует часть письма краеведа Алексея Шишкина и журналистки и лингвистки Эли Новопашенной из еженедельной рассылки «Удивительные истории петербургских домов и их жителей», посвященного дому на Васильевском острове. Эля и Алексей каждую неделю отправляют подписчикам подробный рассказ об истории одного здания в Петербурге и проводят авторские экскурсии и лекции — подписывайтесь.
Как застраивали Петербург в первые годы и почему центром города должен был стать Васильевский остров
Многие знают, что Петр I задумывал разместить центр Петербурга совсем не там, где он в итоге оказался. Сперва ядром нового города-парадиза должен был стать порт на Троицкой площади близ Петропавловской крепости, затем — новая просторная площадь на восточной оконечности Васильевского острова. Царская задумка была хитра — расположение ключевых объектов столицы на островах невской дельты вынуждало первых петербуржцев привыкать к регулярным поездкам по воде и обзаводиться собственными лодками. Кроме того, Васильевский остров было сподручнее оборонять от неприятеля.
Исполнять замысел государя приходилось в директивном порядке. Самым состоятельным горожанам было предписано обзаводиться домовладениями на острове. Чем богаче вельможа, тем больше должна была быть его здешняя усадьба. Аналогичные указания были даны крупнейшим монастырям. Участок на 7-й линии Васильевского острова как раз и достался Александро-Невскому монастырю, будущей лавре.
Чтобы чуждые европейской эстетике подданные Петра не портили облик задуманного им идеального города, дома возводили по типовым проектам. Для простого люда — «подлых людей» — и среднего класса — «зажиточных» — «образцовые» чертежи разработал Доменико Трезини, для самых богатых — Жан-Батист Леблон, «генерал-архитект», то есть первый главный архитектор Петербурга, автор оригинального генплана города, в котором центр приходился как раз на Васильевский остров. В отличие от рядовых горожан, самые обеспеченные петербуржцы имели право отказаться от типовых проектов и заказать индивидуальный эскиз своего жилья. Но пользовались этим шансом далеко не все. Вот и Александро-Невский монастырь вполне удовлетворился работой Леблона.
Типовой проект дома «для знатных» на набережной (а это была именно набережная, ведь в петровскую эпоху линии представляли собой каналы) представлял собой двухэтажное здание с высокой ломаной кровлей. Длина — семь осей, шесть окон и одна дверь в центре фасада. Над парадным входом — небольшой балкончик. Общий облик в стилистике сдержанного северного барокко — того, которое в России потом обзовут «петровским». Впрочем, кое-что в проекте всё же указывало на романское происхождение автора: «И понеже по Леблоновым чертежам во всех палатных строениях, а особливо в Петербургских домах окны зело велики, а шпанцы меж ними зело малы, чего для ему объявите, чтобы в жилых полатах конечно окны меньше делал, а в салах как хочет, понеже у нас не французский климат», — критиковал Леблона лично Петр I.
Кто строил самый старый жилой дом Петербурга
Строительство дома на 7-й линии, 12 началось не раньше 1720 года. Сам Леблон воплощения своего замысла не застал — он скоропостижно скончался в марте 1719-го. По распространенной версии, умер он от обиды на монарха.
«Меншиков, завидовавший таланту Леблона, как-то раз оболгал его перед царем — сказал, что генерал-архитектор якобы приказал вырубить с таким трудом взращенные Петром в Петергофе деревья. Разъяренный царь, вспыльчивый и крутой, внезапно приехал в Петергоф, жестоко оскорбил Леблона и даже ударил его палкой. Леблон был так потрясен происшедшим, что в горячке слег. Спустя некоторое время Петр разобрался, в чем дело, и страшно избил Меншикова за ложный донос на француза. К Леблону же царь послал человека с извинениями и уверениями в своей неизменной к нему милости. Но, потрясенный этими невиданными для свободного человека оскорблениями, Леблон уже не поднялся с постели — он умер от унижения и позора», — рассказывает об окончании земного пути мастера историк Евгений Анисимов.
Вместо Леблона строить дом на 7-й линии, 12 пришлось собственно архитектору Александро-Невской лавры Теодору Швертфегеру. Он был на год моложе автора проекта, зато дольше прожил в России и, кажется, получше тут устроился. С первых дней в Петербурге «архитект земли прусския» завоевал всеобщую любовь ловкостью профессионального рисовальщика и добрым характером. В тусовке первостроителей Петербурга его ценили, хотя и слегка подтрунивали над тем, что он родом не из изысканной Италии или галантной Франции, а всего лишь из скучной Германии.
В романе писателя и искусствоведа Григория Анисимова «От рук художества своего» Швертфегера троллит лично скульптор Бартоломео Карло Растрелли, отец архитектора Бартоломео Франческо:
— Нет, что вы там ни говорите о барокко в Версале, но согласись, старина Теодор, что вы, немцы, любите сухость, строгость и протокольность, а нам, итальянцам, больше по душе затейливость — пилястры, наличники с лепными маскаронами, крупный антаблемент, арки, колонны, овальные окна, — слышал Франческо голос отца, обращенный к Теодору Швертфегеру, которого он очень любил за ясный ум, доброту и мягкий нрав.
— Да что ты ко мне привязался, Растрелли, — слышал Франческо высокий и звонкий голос Теодора Швертфегера. — Оставь, оставь, пожалуйста, в покое немцев, они толк знают, они еще вам, итальянцам, нос утрут — это тебе говорю я, Швертфегер! Мы поднаторели в архитектуре препорядочно, у нас есть и голландская простота, и французский напор идей, и своя собственная стройность.
— Вот я и говорю — понатаскали у всех! — Захмелевший отец таращил глаза и победно улыбался. — Немецкие мышки, всё к себе в норку!
А еще Теодор Шверфегер известен тем, что был несколько ленив. Историк архитектуры Борис Кириков прямо пишет, что он был «не склонным к напряженной работе». Как ни странно, это не помешало ему сделать успешную карьеру, а многим его работам стоять в Петербурге и по сей день.
Как монахи сдавали квартиры Академии наук
Вернемся к дому на Васильевском острове. Формально выстроенное немцем к 1726 году здание на 7-й линии именовалось подворьем Александро-Невского монастыря, но фактически монахи тут не жили. Чернецы обустраивали свой быт в самой обители в континентальной части новой столицы, а дом на влажном и ветреном Васильевском острове использовали как гостиницу. Петровские повеления о строительстве нового центра города именно близ Стрелки исполнялись неохотно, особенно после смерти монарха. К моменту постройки дома из 1758 распланированных на Васильевском острове домовладений фактически застроены только 467. Всего на острове было 113 каменных домов, остальные деревянные или мазанковые. Большая часть территории так и оставалась занятой лесами и болотами. Только в районе набережной Невы и Стрелки теплилась жизнь. Реальный же, а не проектный центр города всё отчетливее тяготел к Адмиралтейской стороне.
Постоянными резидентами Васильевского остались ученые мужи из Академии наук и персонал, обслуживавший нужды петербургских умников. К 1730-м годам монастырская гостиница естественным образом обратилась в один из первых в городе доходных домов — Лавра сдавала квартиры на 7-й линии под нужды Академии. В доме успел пожить, например, первый из знаменитых петербургских физиков — академик Георг Крафт; жил тут и профессор права Иоганн Бекенштейн. А еще квартиру тут предоставили эконому — то есть завхозу Академии — Матиасу Фельтену. Тут подрастал его сын Юрий (Георг Фридрих), ставший со временем знаменитым архитектором эпохи классицизма. На 7-й линии, 12 завязывались и романы. Дочь Фельтена-старшего Екатерина вышла замуж за физика Кварта.
Кто жил в этом доме после революции и что с ним сейчас
Как ни странно, вплоть до революции функциональное назначение и владелец постройки не менялись. В начале XX века дом частично перестроили, заложив часть окон (видимо, Леблон и правда не учел местного климата), избавились от балкона над входом и высокой кровли. Постройка была приспособлена под размещение не только жилых квартир, но и торговых заведений.
В последние дореволюционные десятилетия на 7-й линии, 12 располагалась продовольственная лавка узкого профиля — в ней торговали яйцами, маслом и молоком — что-то вроде кафе-кулинарии. Наконец, здесь размещалась иконописная мастерская и иконная лавка Иванова. Видимо, в какой-то момент торговцы и ремесленники оккупировали почти всю жилую площадь постройки, иначе такое разнообразие заведений маленький домик просто не вместил бы.
Советская власть обошлась с бывшим монастырским домом вполне традиционно. Его отдали под коммунальные квартиры. Кроме того, перед Великой Отечественной войной тут располагалась мастерская, в которой сколачивали ящики. Именовалась она громко: «ящичный цех артели „Победа“ Ленгалкожгалантереи».
Единственный достоверно известный жилец дома советской эпохи — капитан парохода Дмитрий Соловьев с семейством. Дмитрий Васильевич родился в 1895 году в крестьянской семье в Ярославской области. Еще подростком он уехал в Петроград, где устроился юнгой на одном из гражданских пароходов. Хотя Соловьев и получил лишь «низшее» образование, пройдя все ступени матросской иерархии, он в итоге дослужился до капитана. Осенью 1937 года Дмитрий Васильевич был арестован за «причинение ущерба системе транспорта», приговорен к расстрелу и казнен на Левашовском полигоне. Его жена была выслана в Казахстан как «социально опасный элемент», а троих детей отдали в детдом. Реабилитировали семью Соловьевых уже в 1950-х годах после смерти Сталина. На Левашовской пустоши Дмитрию Соловьеву поставлен памятник-кенотаф.
К 1964 году бывшее монастырское подворье совсем обветшало, постройку решили капитально отремонтировать. После ремонта дом петровских времен обзавелся батареями водяного отопления, ванными комнатами и прочими современными удобствами. Коммуналки в нем упразднили, перепланировав в отдельные квартиры.
Сегодня, попав внутрь дома, догадаться о его возрасте непросто. Внутри не встретишь ни единого исторического артефакта. Типичная советская парадная, напоминающая скорее лестницу в хрущевке или в брежневке. Из экзотики тут разве что деревянный ящик с песком. Видимо, он стоит тут из противопожарных соображений.
Интересно, что попасть в старейший петербургский дом — та еще задача. В нем всего несколько квартир и нет домофона — войти можно только вместе с жильцами, имеющими магнитные ключи. Мне повезло застать одного из них курящим у входа со двора, благодаря чему я и сделал внутри пару снимков. Увы, никаких любопытных историй теперешние обитатели дома рассказать не смогли — большинство из них снимают квартиры здесь совсем недавно.
Читайте в «Бумаге» отрывки из других писем Алексея Шишкина — о даче Громова и Тучковом буяне — и подписывайтесь на рассылку с историями петербургских домов и их жителей.
«Бумага» также публиковала интервью с петербурженкой, создавшей базу данных витражей на Васильевском острове. А здесь — смотрите фото, сделанные сделанные на острове в один день с разницей 30 лет.
