В марте петербургское издательство «Бумкнига» выпускает графический роман «Сурвило» о женщине, пережившей репрессии и блокаду. Автор книги — художница Ольга Лаврентьева — создала его по мотивам жизни своей бабушки Валентины Викентьевны.
«Бумага» поговорила с Лаврентьевой о том, почему она решила рассказать историю о блокаде при помощи комикса, где искала материалы для графического романа и как реагирует на критику.
— Комикс посвящен вашей бабушке. Расскажите, какие факты ее биографии отражены в книге?
— Моя бабушка Валентина Викентьевна родилась в 1925 году в Ленинграде. В марте ей исполнится 94 года. Ее отец — поляк по национальности — был рабочим на Канонерском судоремонтном заводе. В 1937 году он не вернулся домой с работы — и больше не вернулся никогда: его арестовали в период массовых репрессий. Вероятно, причина — национальность; арест был в рамках польской спецоперации НКВД. После этого бабушку с сестрой и матерью отправили в ссылку в башкирскую деревню.
В Ленинград бабушка вернулась накануне войны, [поступив в техникум]. Она успела отучиться только один курс, война поменяла ее планы. Бабушка устроилась санитаркой в тюремную больницу, потом с подачи заместителя главного врача оказалась на бухгалтерских курсах. Всю жизнь, начиная с 1943 года, она проработала бухгалтером.
К концу войны бабушка осталась единственной выжившей из своей семьи. В 1945 году она вышла замуж, и можно сказать, что в дальнейшем ее жизнь сложилась достаточно благополучно — несмотря на сложности в карьере из-за того, что ее отец был репрессирован.
С бабушкиной историей я была знакома всю жизнь: она рассказывала ее нам с братом с детства. Это вросло в меня. Именно поэтому мне хотелось рассказать важную для меня лично историю. Сохранить семейную и историческую память.
— Почему для названия книги вы использовали именно девичью фамилию бабушки?
— В книге есть эпизод, где мы [с братом] приезжаем в деревню Сурвило, откуда был родом наш прадед. Эта фамилия связана с нашим происхождением. К тому же она яркая и запоминающаяся.
— Судя по тексту комикса, ваша бабушка считает, что выжить ей помогла довоенная жизнь впроголодь.
— Закалка безусловно сыграла роль. По рассказам бабушки, многие из тех, кто до войны жил лучше, чем она, — в тепле, с хорошим питанием — быстро умирали. А она держалась на ногах. Кроме того, бабушка работала и получала порцию по рабочей категории, хоть и мизерную.
Бабушка с большим теплом вспоминает людей, которые ей помогали. Был случай, когда она осталась без карточек — то ли потеряла, то ли их украли (до выдачи следующих оставалось несколько дней — прим. «Бумаги»). Комендант больницы делила с ней свою порцию, хотя делить было практически нечего; бабушка считает, что иначе она бы не выжила.
— Как война сказалась на здоровье вашей бабушки?
— Ее первый ребенок родился слабым и умер, не дожив до года. Второй — моя мама — родился только через четыре года, тоже слабым, но выжил. Больше детей не было. Это, конечно, последствия голода.
— В комиксе есть эпизод, где ваша бабушка, работая санитаркой, отдирает друг от друга замерзшие трупы, которые лежали зимой в сарае, — чтобы в одиночку увезти их, пока не потеплело. И при этом произносит фразу: «Что же ты так примерз, голубчик?» Как она вспоминает этот момент?
— Всегда со слезами. [Выполняя приказ сестры-хозяйки в госпитале], она плакала, вспоминала маму, которая на тот момент была мертва [из-за болезни сердца], звала ее. Но продолжала перетаскивать трупы в грузовик, потому что была ее смена.
Несчастье ее не ожесточило. Бабушка человек очень добрый, теплый, душевный, открытый. Но у нее остался панический страх потерять близких, о чем рассказывается в книге. Задержавшись на полчаса, ее родные могли столкнуться с тем, что их мысленно похоронили. Мама рассказывала, что могла прийти с вечеринки и обнаружить бабушку в слезах. Конечно, такая реакция — следствие того, что она потеряла всю семью во время войны [и репрессий].
— Как долго вы работали над комиксом?
— Над каждым из четырех своих комиксов я работала по несколько лет (Ольга также автор книг «Процесс двенадцати» о суде над активистами «Другой России», «Непризнанное государство» о попытках создать микрогосударство в современном мире и детектива «Шув» о взрослении на фоне событий 90-х — прим. «Бумаги»). Долго обдумывала тему, постепенно собирала материалы. Работу я начинала с записей в блокноте и подборок картинок из интернета. Наверное, к четвертой книге у меня уже появилось достаточно опыта, чтобы взяться за такую большую тему.
Несколько дней я брала у бабушки интервью: получилась очень толстая тетрадь с записями. Кроме того, в качестве источника я использовала семейный фотоальбом — в основном для портретного сходства. Пыталась уловить атмосферу: обращала внимание на выражения лиц, позы, освещение. Если бабушка решила о чем-то умолчать, то умолчала. Ее выбор и ее право. Я просто записала ее рассказ дословно.
Сценарий я несколько раз переписывала, не зная, как вместить в одну книгу две большие темы — репрессии и блокаду. В итоге получилась традиционная структура — рассказ о событиях в хронологическом порядке. На сами рисунки ушло еще где-то полтора года.
Работая над визуальной частью, я анализировала стилистику произведений того времени: советских фильмов, плакатов наглядной агитации, газет, книг, фотографий. Создавала эскизы, искала подходящий визуальный язык. В качестве техники я выбрала рисование кисточками с использованием полутонов, также рисовала по мокрой бумаге, использовала расплывающиеся очертания и полупрозрачную тушь — чтобы показать неравномерность воспоминаний. Какие-то эпизоды в памяти бабушки остаются яркими, четкими, другие расплываются.
— Что давалось вам тяжелее всего эмоционально?
— Конечно же, блокада. В книге это центральные три главы. Работа шла медленно, со скрипом. Я начала с того, что нарисовала салют 1944 года (в честь снятия блокады — прим. «Бумаги»); между летом 41-го и салютом были пустые страницы, которые я постепенно заполняла.
— Почему вы выбрали именно формат графического романа для книги на такую тему?
— Для меня это самый естественный способ рассказывать истории. Свой первый комикс я нарисовала в четыре или в пять лет. Тогда я еще не умела писать, название и текст написаны почерком бабушки. Сейчас я даже к графике отношусь как к проекту и в серии картин задумываю какой-то сюжет: это может быть чередование эмоций, настроений.
Потенциал комикса очень велик. Есть какая-то сторона, которую нельзя перевести на другой язык, не воспроизвести в тексте или в кино. Синтез слова и рисунка образует новый смысл, которого не было в тексте и в рисунке по отдельности.
— Вы говорили, что некоторые люди реагируют на тему репрессий даже острее, чем на тему блокады. Что они говорят?
— Есть люди с очень неоднозначным отношением к репрессиям. Из-за недостатка информации у многих есть сомнения по поводу арестов. О расстрелах невиновных говорилось так много, что у кого-то возникает скепсис; некоторые подозревают, что основания [для арестов] всё же были. Читатели (Ольга Лаврентьева выкладывала фрагменты в интернет — прим. «Бумаги») требуют доказательств того, что дело [об аресте моего прадеда] было сфабриковано. В книге об этом будет рассказано.
— Что вы почувствовали, когда сделали запрос в ФСБ и ознакомились с материалами дела об аресте вашего прадеда?
— Прадеда арестовали в ноябре 1937 года и почти сразу, 27 ноября, расстреляли.
В глубине души я испытала разочарование, увидев документ. Дело оказалось очень типичным, сделанным наспех.
Придя в архив ФСБ, я перерисовала всё в блокнот: некоторые детали, связанные с другими людьми, расстрелянными по тому же делу, были прикрыты [бумажными листами со скрепками]. Позже мне выслали ксерокопию. Когда я увидела еще больше [скрытых мест], усмехнулась. И порадовалась своей интуиции. Не зря я всё переписала! Обложку дела — картонную, пожелтевшую, с печатью «рассекречено» — я нарисовала в книге.
— Не опасаетесь ли вы, что книгу постигнет судьба «Мауса» — графического романа Арта Шпигельмана о Холокосте? В России произведение о мышах-евреях и котах-нацистах столкнулось с критикой из-за того, что идея была реализована в формате комикса.
— Мне не стыдно за мою книгу, я спокойно отношусь к возможным вопросам, как и к сравнению с «Маусом». Это, конечно, великий графический роман, который всем нужно прочитать, хотя не могу сказать, что отношу его к разряду своих любимых.
Читатели реагировали [на форму книги] очень по-разному. Для кого-то то, что тема блокады изложена в комиксе, является шоком. Это категория людей, узнавших в 2019 году, что существуют графические романы на серьезные темы.
При этом комиксная форма — традиционная для России: начиная с житийных икон, в которых последовательно изображалась жизнь святых от рождения до мученической гибели, и заканчивая «Окнами РОСТА». Возможно, еще одна проблема заключается в самом слове «комикс». Оно, конечно, удобное для употребления, привычное и короткое, но у многих ассоциируется с юмором, с комедией.
— Когда и где можно будет купить книгу?
— До 10 марта можно сделать предзаказ со скидкой. Купить ее можно будет на сайте издательства, в большинстве комиксшопов, в ряде книжных магазинов. Тираж — 2100 экземпляров.
