Как российские музеи эвакуировали коллекции во время войны и почему больше миллиона экспонатов оказались утрачены
Во время Великой отечественной войны российские музеи, библиотеки и архивы утратили 1 177 291 единицу хранения: музейные предметы, редкие книги и рукописи, архивные дела. Такие данные приведены в интернет-проекте «Культурные ценности — жертвы войны» Министерства культуры РФ.
Экспонаты вывозились нацистами как в организованном порядке, так и стихийно: в виде трофеев, которые забирали простые солдаты. По этой причине ценности из российских музеев сегодня можно встретить в разных городах Европы — в частном владении, коллекциях, музеях и на аукционах.
Например, в конце 1990-х акварель неизвестного художника XVIII века «Вид Монрепо» вернулась в Павловский дворец из Национального музея во Вроцлаве, а картина Ореста Кипренского «Портрет Петра Басина» была возвращена в Русский музей американским коллекционером Рональдом Лаудером. В 2000 году в Екатерининский дворец привезли одну из четырех мозаик и комод из Янтарной комнаты: их обнаружили в частном владении в Бремене.
Доктор исторических наук и главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Юлия Кантор исследует судьбу музеев России во время войны: от эвакуации до реституции — возвращения музейных ценностей, украденных нацистами.
— Эта тема «рассыпана» по самым разным архивам — и в нашей стране, и в Германии, и в Финляндии, и в странах Балтии, — говорит Кантор. — Важная информация содержится также в документах личного характера — письмах, дневниках, воспоминаниях. Всё это надо изучать, сопоставлять, анализировать.
Как рассказывает Кантор, российские музеи оказались не готовы к эвакуации, поскольку к началу войны Наркомпрос не имел плана «разгрузки», адекватного военным реалиям (слово «эвакуация» тогда не употреблялось). Согласно утвержденным планам, которые не менялись с 1936 года, из дворцовых пригородов Ленинграда необходимо было эвакуировать 4871 экспонат. При этом в Гатчинском дворце, Петергофе и Павловске суммарно их было больше 100 тысяч.
В начале войны планы эвакуации приходилось увеличивать буквально на ходу. Из Эрмитажа до начала блокады удалось эвакуировать около 2 миллионов экспонатов: во многом потому, что его руководство осознанно готовилось к «непредвиденным обстоятельствам» и четко знало, что необходимо вывезти в первую очередь.
Кроме того, сотрудники советских музеев должны были самостоятельно отобрать предметы для эвакуации. Наркомпрос предписывал вывезти определенное количество особо ценных экспонатов. Но тогда в стране не существовало подобной классификации.
— Что попадало под это определение, приходилось «угадывать» самим: четких критериев не существовало, — говорит Кантор. — Что ценнее — Рембрандт или древнерусская икона? Берестяная грамота или античная скульптура?
Сотрудникам Царского села, Пушкина, Павловска и Гатчины удалось подготовить к эвакуации и вывезти гораздо больше экспонатов, чем предполагал первоначальный план, рассказывает Кантор.
Часть того, что не ушло в эшелонах, следующих на Урал и в Сибирь, уже в конце августа — начале сентября вывозили из пригородов в Ленинград, а главным хранилищем коллекций стали подвалы Исаакиевского собора. Во время блокады сотрудники музеев следили за состоянием экспонатов.
Юлия Кантор
Доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН,
автор книги «Невидимый фронт: музеи России в 1941–1945 гг.»
— Нацистская официальная доктрина предписывала: ничто из того, что находится в СССР, не имеет ценности. Разрушать, уничтожать можно было всё. Чем и занимались оккупанты.
Но было создано несколько структур, занимавшихся грабежом художественных ценностей на оккупированной территории: главная — оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга. Этим также занималось ведомство Министерства иностранных дел Риббентропа, было еще «Наследие предков» — структура СС, специализировавшаяся на археологических памятниках. Во всех этих организациях были профессиональные искусствоведы.
Эти структуры вывозили всё, что считали нужным для Третьего рейха, — то есть так или иначе связанное с «арийской» культурой. Из Царского села и остальных пригородов вывозили практически всё, что нашли.
Но не меньший урон нанесли военнослужащие вермахта — и офицеры, и солдаты. Они вывезли сотни тысяч предметов, что можно проследить по их письмам и по количеству утраченных экспонатов, осевших в Германии. И по тому, что возвращается из частных немецких коллекций: это небольшой поток, но он дает представление о масштабах индивидуального грабежа.
Известно, что в Камероновой галерее была конюшня, а в Агатовых комнатах — казино. На растопку шел не только паркет, но и уникальные книги. Бюсты Пушкина и Толстого становились мишенями для солдатского тира: так было во Пскове и Новгороде. Солдаты топтали фарфор и устраивали отхожие места в залах. Такого рода вандализм носил тотальный характер.
Однако ценности крали не только немцы. Огромное количество экспонатов из пригородов было вывезено испанской Голубой дивизией, которая стояла под Ленинградом, и финнами. Финны — точно так же, как и немцы, — грабили системно, в соответствии с заранее имевшимися планами: в большей степени это касается Карелии. Это были уникальные этнографические экспонаты, иконы, не имеющие аналогов в мире. Финляндия вышла из войны в 1944 году, и СССР, увы, никогда не предъявлял к ней требований возврата, хотя репарации Финляндия выплачивала.
В Ленинграде восстановление разрушенных зданий началось еще в 1943 году, а в пригороды ленинградцы-искусствоведы приезжали на руины после снятия блокады. Власти приняли решение о восстановлении Царского села и Петергофа, не трогая Павловск и Гатчину, которые были признаны невосстановимыми, но под давлением музейщиков, которое длилось годами, всё же изменили решение.
Восстановление пригородов Петербурга продолжается до сих пор. Например, в Агатовых комнатах реставрацию провели, зафиксировав навсегда утраченные фрагменты росписей белым цветом. [Реставраторы] не восстанавливали мозаики и декор, чтобы показать, что было и что осталось.
Россия имеет уникальный опыт в восстановлении руинированной архитектуры и интерьеров.
Возвращение ценностей — нередко следствие успешного взаимодействия российских и немецких историков и музейщиков (так вернулось одно из панно «Янтарной комнаты») либо акт доброй воли: например, немецкая супружеская пара приехала на экскурсию в Царское Село, а вернувшись в Германию, переслала в музей две вазы, пропавшие оттуда во время войны. Одну вазу привез с Восточного фронта отец супруги, а другую — отец супруга.
Это говорит о количестве вывезенного: если в Германии могли встретиться два человека, чьи отцы воевали и вывезли вазы из одного и того же дворца, можно примерно представить, что там творилось.
Как сотрудники Гатчинского музея находят утраченные экспонаты на аукционах и в частных коллекциях и почему не все ценности удается вернуть
За период войны Гатчинский музей потерял 38152 экспоната. Сейчас предметы искусства, обнаруженные в других странах Европы, возвращаются в музей не чаще двух раз в год.
Старший научный сотрудник ГМЗ «Гатчина» Мария Кирпичникова за десять лет работы в музее участвовала в возвращении нескольких музейных ценностей, которые отслеживала на аукционах в разных городах Европы. Ей помогала в том числе Коринна Кур-Королев — историк из Берлина, которая занималась исследованием, посвященным поиску и возвращению ценностей, вывезенных из пригородных музеев нацистами, а сейчас помогает музеям по собственной инициативе. В апреле она с коллегами выпускает книгу «Судьба русских музеев во время войны».
Мария Кирпичникова и Коринна Кур-Королев смогли вернуть в ГМЗ «Гатчина» икону «Благовещение» и 45 довоенных снимков дворцовых интерьеров. Фотографии были выставлены на аукционе за 12,5 тысячи евро.
По заявлению Коринны Кур-Королев снимки изъял немецкий полицейский, после чего сотрудники Гатчинского дворца подтвердили их происхождение документально, и фотографии были переданы представителям музея в Берлине.
— Икона вернулась по воле ее хозяйки, — рассказывает Кирпичникова. — Пожилая женщина из Гамбурга позвонила Коринне Кур-Королев и рассказала, что ее отец и отчим воевали в Гатчине. Отец забрал икону и переслал домой в 1942–1943 году. Он погиб на фронте, и мать этой женщины вышла замуж за его друга. Хозяйка иконы передала нам экспонат, считавшийся утраченным, и фотографию, где ее отец и отчим стоят рядом.
В довоенные годы, рассказывает Кирпичникова, Гатчина — в то время Красногвардейск — была «пригородным Эрмитажем». Коллекция музея охватывала XVIII–XIX века: это были образцы тканей, мебели, фарфора, оружия, живописи.
Во время эвакуации около 8 тысяч музейных ценностей вывезли в город Сарапул в Удмуртии, еще 3 тысячи — в Исаакиевский собор. Гатчина была оккупирована 13 сентября 1941 года, после чего во дворце расположилось командование 18-й немецкой армии. Там же находились общежития летчиков, офицерский буфет, казино, дом терпимости, склады и хозяйственные помещения.
Ценности, которые немцы вывозили из Гатчины, переправляли на основной склад в Риге, а оттуда — в разные города Европы. Большую часть экспонатов вывез граф Зольмс и команда барона фон Кюнсберга, который возглавлял во время войны подразделение, занимавшееся конфискацией архивов, библиотек и художественных ценностей.
Сейчас из подлинных экспонатов в музее находится около 8 тысяч. Еще восемь — рассредоточены по разным музеям страны. Поскольку дворец, сильно пострадавший во время войны, стал восстанавливаться гораздо позже остальных — с 70-х годов — многие экспонаты оказались в других коллекциях, в том числе в Эрмитаже, ГМЗ «Павловск», «Царское село», «Петергоф».
Мария Кирпичникова
Старший научный сотрудник ГМЗ «Гатчина»
— Ущербы пересчитывались много раз: цифры непостоянны. Есть категория «погибшее» — то, что мы считаем безвозвратно исчезнувшим, — и «утраченное» — то, что периодически находится. Бывает, что экспонат всплывает на аукционах, но мы не можем его приобрести. Например, не можем доказать, что это вещь из нашей коллекции, и снять ее с торгов. Зато появляется надежда на то, что вещь цела.
Политика [возврата музейных ценностей] не разработана в России до сих пор. Каждый случай [возврата] уникален. Так, например, если человек не знал, что приобретает краденое, но на экспонате стоят штампы музея, он обязан отдать покупку, даже если заплатил собственные деньги.
Сразу же после войны, по данным Центрального государственного архива литературы и искусства за 1945 год, 466 портретов вернулись в Гатчину из Риги. Кроме того, многие экспонаты находили в ближайших окрестностях — разбитые скульптуры, мебель. Например, в 1944 году из Пудости (поселок в Гатчинском районе — прим. «Бумаги») [сотрудники музея] вернули гатчинские вещи — полушкаф, стулья, ширму, кровать.
В 1996 году в Гатчину вернулся рельефный портрет работы императрицы Марии Федоровны. Первый директор дворца Валентин Платонович Зубов после войны случайно увидел его на блошином рынке и купил за свои деньги.
Другая история связана с художником Отто Хофманном. Когда немцы уходили из Гатчины, он якобы захватил с собой пачку фотографий царской семьи. А в 2014 году 33 снимка выставили на аукцион в Женеве: его вдова планировала продать их за сумму, аналогичную 200 тысячам рублей. Я связалась с консулом Швейцарии, и он стал активно нам помогать. Мы нашли в инвентарных книгах описание этих фотографий, и после долгих переговоров они вернулись к нам.
Один из предметов коллекции, который мы не смогли вернуть, — офицерский кортик, он тоже появился на аукционе в Германии в 2013 году. Чтобы обратиться в Интерпол, мне надо было прийти в нашу полицию и написать заявление о краже в 1945-м году. [В отделе] на меня очень недобро посмотрели. Я сказала: «Ребята, извините, но так нужно по протоколу». У меня приняли заявление, но всё заглохло: кортика мы больше не видели.
Разрушения Гатчины оцениваются в 60 %. Судя по всему, дворец горел два раза: сначала во время боев, а потом после ухода оккупантов.
Первые годы активного восстановления Гатчины — 1944–1950-й. Потом процесс прекратился: дворец работал как военное училище. В 1976 году его снова начали восстанавливать — в Гатчину пришли реставраторы, в 1985 году прошло открытие первых трех залов. В 2008 году Валентина Матвиенко распорядилась о том, что Гатчину нужно полностью восстановить: реставрация продолжается до сих пор.
При этом многие раны остались незалеченными. Например, Чесменская галерея так и не восстановлена: она законсервирована, как и многие другие залы и галереи.
Почему музеям тяжело вернуть свои экспонаты и как российские и немецкие историки ищут потерянные ценности
После войны многие советские культурные ценности были обнаружены в хранилищах на территориях Германии и Австрии, оккупированных союзническими войсками: в замках Хохштадт, Кольмберг, Когль, монастыре Буксхайм. Кроме того, часть предметов, которые не успели вывезти в западную Германию, советская армия нашла на освобожденной территории Советского Союза, Польши и Чехословакии.
Ценности, которые нашли на Западе, представители американских оккупационных сил регистрировали в сборных пунктах — в том числе в Мюнхене. Оттуда их направляли в Берлин, а затем — в Центральное хранилище в Пушкине (впоследствии его переместили в Павловск), в хранилища Новгорода, Минска и Киева. Там музейные специалисты устанавливали принадлежность экспонатов и возвращали их в коллекции.
Около полумиллиона вещей централизованно вернулось в Советский Союз в 1947–1949 годах. Но судьба многих экспонатов, например Янтарной комнаты, остается неизвестной.
Процесс возвращения ценностей усложняет и то, что проблема реституции существует на уровне двух стран. Красная Армия также конфисковала немецкое искусство в качестве компенсации. Помимо этого, рассказывает историк Коринна Кур-Королев, были и случаи мародерства: солдаты брали случайно обнаруженные произведения искусства, меняли на хлеб и табак, а новый владелец мог обменять или перепродать вещь кому-то еще.
Многие из немецких экспонатов не вернулись в Германию до сих пор. В 1950-х годах Советский Союз передал около 70–80 % музейных ценностей — около 1,5 миллиона единиц — обратно в ГДР. Среди них были «Сикстинская Мадонна» из коллекции Дрезденской галереи и Пергамский алтарь из Пергамского музея: оба экспоната хранились в Пушкинском музее.
В 1998 году в России был принят закон о реституции: в нем говорится, что Россия не должна возвращать музейные ценности другой страны, приобретенные во время военных действий. В декабре 2018 Германия призвала Россию пересмотреть закон, но представители российского правительства — в том числе Владимир Мединский — считают, что в этом нет необходимости.
При этом закон разрешает передавать в Германию ценности, которые были взяты из личных коллекций немцев.
В 1990-е годы, после объединения Германии, в Россию начали возвращаться отдельные экспонаты. По словам Кур-Королев, происхождение произведений искусства — особенно икон — бывает сложно определить.
Специалист может назвать, например, век и место создания иконы, но это не всегда доказывает принадлежность произведения к определенной коллекции. Музеи, объясняет историк, всегда заинтересованы в возврате экспонатов, но сталкиваются со многими сложностями — в том числе и бюрократическими.
Коринна Кур-Королев
Историк, специалист по советской и российской истории
— Мы не часто находим новые предметы искусства, которые можем вернуть. Кроме того, чем ценнее вещь, тем сложнее процесс реституции.
Например, чтобы вернуть вещь из Германии в Россию, нужно получить от Германии документ, подтверждающий, что предмет искусства не принадлежит немецкому фонду культуры, затем — обратиться к министерству внешних дел. Музей тем временем должен доказать, что произведение действительно украдено из его собрания, и получить разрешение от министерства культуры на то, чтобы вернуть экспонат; после — договориться о времени передачи и оформить все бумаги — таможенные, акты передачи, нотариальные.
Судьба многих предметов искусства остается неизвестной. Например, мы знаем, что немцы были очень заинтересованы фонтаном «Нептун», но «Самсон» (статуя была утрачена, после чего воссоздана в 1947 году — прим. «Бумаги») не упоминается нигде. В немецком военном архиве я нашла приказ о сборе металла, в Петергофе его было много — в том числе и бронзы. Вес утраченных объектов и добытого металла соотносились: вероятно, «Самсон» переплавили вместе с рядом других скульптур.
А есть такой пример нашего взаимодействия с Гатчиной: один немецкий искусствовед описывал портрет женщины, который ему очень нравился. Когда этот текст перевели в Гатчине, хранительница живописи уточнила, что это картина «Портрет неизвестной красавицы» неизвестного художника. Она выяснила, что произведение было утрачено во время войны, и определила его инвентарный номер. А я совершенно случайно нашла фотографию этой картины в одном фонде. Она до сих пор не найдена — но мы смогли вместе выяснить, что это за экспонат.
При этом очень сложно говорить, что кража, а что обмен — в тех случаях, когда люди обменивали предметы искусства на хлеб или на табак. Слишком много нюансов. Например, непонятно, хранили ли некоторые экспонаты для себя или чтобы их вернуть.
В начале 1990-х во Псков вернулась одна чудотворная икона «Богородица Псковско-Покровская», находившаяся в Баварии в руках очень пожилой женщины, она осталась у нее от мужа, скульптора и художника. Как специалист он точно знал, что владеет очень ценной иконой, но неизвестно, для каких целей ее хранил.
Когда мы заканчиваем наши выступления в Германии на разных площадках, всегда просим слушателей посмотреть, что у них лежит в подвале и задуматься, им ли принадлежат эти вещи.
