Как предки Ивана Прайса попали в Россию и как в семье общались на немецком диалекте
— Все мои предки приехали в Россию из Германии. Предки по линии отца прибыли в Петербург, а потом уже гужевым транспортом отправились в Саратовскую область. Первым был Якоб Прайс. В его семье было пять детей, но пока они ехали в сторону Волги, жена Якоба и один сын умерли, так что туда они приехали уже в неполном составе. Сейчас село, где они жили, называется Яблоновка, а раньше это было Лауве (село было основано как немецкая колония в 1767 году — прим. «Бумаги»). Оно находится в Ровенском районе Саратовский области, я там был несколько раз.
Предки по маминой линии — Вайзерты — приехали сюда лет на 50 позднее из-под Штутгарта. Если первые попали в Россию по приглашению Екатерины, то эти — по приглашению Александра I. Они поселились сначала в Бессарабии — на территории нынешней Молдавии и Одесской области Украины, а потом переехали в Краснодарский край.
Мой отец был осужден по 58-й статье как «враг народа» и отсидел в Воркуте 10 лет, а потом уже был оставлен там на «вечное поселение». Мама же с 1942 по 1947 год была в трудовой армии в Похвистнево Куйбышевской (Самарской) области, а затем отправлена в Воркуту. Там я вырос. Об истории семьи мне тогда ничего не было известно, тем более так глубоко. Старшее поколение — наши родители и родители родителей — скрывали это: спросите почти любого российского немца — других вариантов я почти не слышал (после репрессий и депортаций в советское время в немецких семьях, как и, например, среди ингерманландских финнов, часто замалчивали происхождение — прим. «Бумаги»). Не потому что это была тайна от нас — это был чисто животный страх. Люди боялись за своих детей. А тем более в Воркуте люди не понимали, за что здесь оказались: они ничего не сделали. Они честно работали, чувствовали себя россиянами.
Дома мои родители общались между собой на немецком языке, но на диалекте. По-русски они говорили с сильным немецким акцентом. Мама с нами [детьми] тоже говорила на немецком, но мы отвечали по-русски. Сам я с ней никогда на немецком не разговаривал, хотя всё понимал.
Сейчас я могу распознать [немецкий] диалект в толпе. Это что-то родное. Конечно, уже не часто [встречаются говорящие на немецком диалекте люди]: даже если они что-то передали своим детям, то те уже говорят на Hochdeutsch — литературном языке. Жалко, что этот диалект уходит.
Сочетание «Иван Петрович Прайс» — это тоже немножко смешная ситуация. Родители хотели назвать меня Генрихом, но боялись. И назвали Иваном, думая, что так мне будет легче в жизни. Ничего подобного. В школе я всё равно был «фашистом», хотя сейчас воспринимаю это с юмором и пониманием: я родился в 1951 году, война закончилась только шесть лет назад, и я могу понять то время и то поколение. Но из-за этого в школе я был не очень хорошим учеником, хулиганом, учился плохо — из вредности.
Я понимал, что я немец, но всегда чувствовал себя русским: думал по-русски, втянулся в эту культуру, страну. Многое здесь меня так же, как и всех, не устраивает, но за 252 года, что моя семья живет в России, всё это стало близким и родным.
Как прошла встреча, на которую пришли 40 человек с фамилией Прайс
— В Петербург я приехал в 1981 году. До этого закончил Горьковское театральное училище (сейчас Нижегородское театральное училище — прим. «Бумаги»). Я потратил очень много времени на поступление: пробовал пять раз. И было еще два года армии. Здесь работал в театрах, на «Ленфильме». Но наступила перестройка, которая сильно изменила нашу жизнь. Пришлось на долгое время забыть о дипломе: у меня был маленький сын — он родился в 1988 году — и надо было думать о нем. Я поменял профессию: занимался, как и все, бог знает чем. Было очень жалко и обидно, потому что были перспективы и желание [работать актером]. Они есть и до сих пор.
Я часто слышал свою фамилию — Прайс. В газетах, в кино, в книгах. У Конан Дойла есть, допустим, такой герой — Прайс. Премьер-министр республики Белиз был Прайс (Джордж Прайс, первый премьер-министр южно-американской республики и борец за независимость страны — прим. «Бумаги»). Есть оперная певица Леонтина Прайс (была одной из ведущих певиц Метрополитен-оперы в США — прим. «Бумаги»). В советское время был очень популярен английский фильм «О, счастливчик!», и там композитор — Алан Прайс.
С 1995 года я работаю в Русско-немецком центре: меня пригласили создать любительский театр для детей и взрослых. Когда стал более или менее доступен интернет, я быстро за это схватился — стал искать фамилии и наткнулся на сайт с телефонной книгой. Посмотрел, сколько Прайсов в Москве и Петербурге, и был ошеломлен. Думаю, в разных городах их сотни.
Я подумал: почему бы их не собрать? И предложил Русско-немецкому центру [в 2005 году] сделать встречу однофамильцев. На нее пришло человек 40: примерно половина из них была евреями. Были люди с фамилиями Прайс и Прейс: я собрал и тех, и других, потому что «ei» в немецком читается как «ай», но у нас в стране могли фамилию по незнанию или по ошибке исказить. Среди тех, кто пришел, родственников я не нашел, но был важен сам факт: я увидел вокруг себя [этих людей]. С некоторыми Прайсами мы общаемся до сих пор.
Как на встречах люди выясняли, что они родственники
— Когда встреча прошла, ко мне стали подходить люди, которые посещали центр: «Слушай, а нельзя мою фамилию собрать?» Почему нет? И как-то так всё началось. С тех пор прошло 111 встреч: в год проводится девять (раз в месяц за исключением лета).
Я собираю однофамильцев. Эти фамилии немецкозвучащие, но это не значит, что все немцы. У женщин это вообще бывает фамилия мужа.
Два раза никакая фамилия не повторяется. Я собираю людей один раз, а если они хотят общаться дальше, стараюсь дать им контакты друг друга. Если негде встретиться — заранее договаривайтесь и приходите сюда [в центр].
Я собираю людей через телефонную книгу, социальные сети, даю объявления. Иногда обзваниваешь, а люди спрашивают: «Откуда у вас мой телефон? Пожалуйста, больше не звоните». — «Хорошо». И ставлю пометку, что по этому номеру больше звонить не надо. Я понимаю настороженность людей — она, наверное, обоснована. Но бывает и наоборот. Помню, звонил старенькой бабуле по фамилии Мюллер: «Господи, наконец-то! Дожила». До чего дожила? Что тут такого?
Было 14 встреч, когда люди выясняли, что они не просто однофамильцы, а родня. И это было для них открытием. Когда я первый раз с этим столкнулся, понял, что уже ради одной такой встречи можно было всё это организовывать. Например, люди рассказывали о себе — и вдруг выяснялось, что у них папа один. А они даже не знали. Я вспоминаю эту сцену — это надо видеть.
Даже лично для меня одна встреча прошла совершенно неожиданно: пришла фамилия, сидели люди, рассказывали о себе. Я прошу слушать внимательно, потому что таким образом люди могут услышать какие-то знакомые нотки. Кроме того, кто-то приносит фотографии, документы. И на этой встрече человек рассказывает: «Я приехал из Молдавии». И говорит: такая-то женщина была там его учительницей. Моя первая, уже покойная, жена жила в Молдавии, и оказалось, что эта женщина была ее двоюродной сестрой. Где какой-то городишко в Молдавии, а где Петербург! Встречи бывают очень необычными.
Кто приходит на встречи однофамильцев и как они помогают людям разобраться в своем происхождении
— Очень приятно, когда приходит молодежь. Это случается не так редко — все-таки люди интересуются своими корнями. Иногда приезжают люди из Германии или из Москвы и других городов.
Некоторые фамилии я собирал, потому что мне было интересно. Например, Кох. Когда я пробовал поступить здесь в театральный [вуз] на Моховой, был такой Иван Кох (театральный педагог, профессор Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, автор книги «Основы сценического движения» — прим. «Бумаги»). Оказывается, он был немцем [по происхождению] — раньше я этого не знал. Так я решил собрать Кохов — и узнал его родственников. Или есть такой актер БДТ Штиль Георгий Антонович — он ученик [актрисы и театрального педагога] Тиме. Она тоже немка, и эту фамилию я также собирал.
Бывает, на встречи приходит много людей, допустим, 40 — так, что мест не хватает. А бывает — два-три. Если приходит 20 — это уже хорошо. Некоторые фамилии не собираю, потому что для них мне придется арендовать БКЗ. Допустим, я написал Шульцев [в план на следующий год], но понимаю, что это нереально: их очень много. Для многих встречи — это уже традиция.
Поначалу у меня был интерес разобраться в своих корнях — с этого всё началось. А потом эти встречи были как провокация для людей — чтобы и они занялись своими корнями.
Я интересовался этим всегда, но мама говорила не всё. В последние годы жизни она стала немного более откровенна — и я записывал на видео, что она рассказывала. Кроме того, я стал писать в архивы и много чего раскопал. Например, читал уголовное дело моего деда, маминого отца в [архиве] ФСБ: он был расстрелян в Краснодаре в 1938 году. Вместе с ним расстреляли его двоюродных братьев и племянников. Причина одна: официально они были признаны врагами народа. Когда я потом рассказал об этом уголовном деле маме, она была в ужасе, потому что многие годы не знала судьбу своего отца.
Сейчас люди раз в неделю точно пишут мне, звонят или приходят в центр. Я с ними общаюсь, говорю, что чем смогу, я помогу — но я не историк. Пока есть люди с немецкими корнями в Петербурге, которые этим интересуются, я буду этим заниматься.
