Как добровольцы движения «Лиза Алерт» уже восемь лет занимаются поисками пропавших людей и почему порой оказываются эффективнее официальных служб? Как волонтеров готовят к поискам, чтобы они не заблудились сами, и кто приходит в отряд? Чем отличаются спасательные операции летом и зимой и что надо знать, отправляясь в лес?
Вместе с «Билайн» «Бумага» публикует расшифровку открытого интервью председателя поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» Григория Сергеева. За время существования движения его добровольцы поучаствовали в 40 тысячах поисковых операций и в спасении 32 тысяч пропавших.
Встреча была организована «Билайн» и Ассоциацией выпускников СПбГУ при поддержке «Бумаги».
Сколько исчезнувших людей удается спасти и почему нет точной статистики пропавших
Отряд «Лиза Алерт» за восемь лет своей деятельности принял участие в поисках 40 тысяч человек. Поиски — это такая деятельность, в которой нет однозначного победителя. Даже если есть конкретный человек, который вынес из леса конкретного пропавшего, — для того чтобы он это сделал, постарались десятки других людей. В совокупности — это спасенная жизнь. Поэтому нельзя сказать, что отряд спас 32 тысячи человек — он принял участие в их спасении.
Порядка 20 % поисков приходится на ненайденных или погибших. Но есть большое количество проблем. У нас есть красивая, но совершенно неактуальная статистика МВД. В этих цифрах нет деления на тех людей, которые пропадают в лесу и в городе, нет градации по заболеваниям. Эти цифры, мягко говоря, не точны. В некоторых регионах у нас только в природной среде заявок было больше, чем общее число пропавших в год.
Здесь мы расходимся в задачах с ведомством, которое занимается статистикой. У него цель — показать, что всё хорошо. Наша задача — понять, как искать лучше, и стать эффективнее. Для этого нам надо знать всё. Например, если я знаю, что человек с определенными симптомами в 9 из 10 случаев ведет себя определенным образом, я могу сэкономить силы на остальных участках поиска и сделать максимум работы в этом направлении. Сейчас я этого не знаю, и делаю всё возможное. Точно так же делает полиция и остальные структуры. А можно сильно сэкономить силы. В том числе — государственного ресурса на поиск.
Пока мы общей цифры не знаем [сколько людей удается найти]. Я воспользуюсь данными МВД: процентов 80 взрослых либо удается найти, либо они возвращаются самостоятельно, детей удается найти около 90 %. Это значит, что огромное количество людей, которое в некоторых случаях сопоставимо с числом погибших в ДТП, просто исчезает.
Как летом 2010 года волонтеры объединились для поиска пропавших и почему оказались эффективнее МЧС
Первый мой поиск был в Черноголовке в Московской области. Пропал пятилетний ребенок, который пошел с мамой в лес, отстал от нее и заблудился. Был июнь, комары, днем плюс 27, ночью плюс 13. В лесу было много добровольцев, они выстроились в длинную шеренгу — и пытались так идти. Часть людей потерялась сразу на первых шагах, часть застряла в болоте, а часть просто куда-то исчезла — у них не было раций. Тем не менее ребенка спасли, хотя еще два часа потом потратили на поиски самих спасателей. Но эти дико неэффективные действия были самыми эффективными в этом лесу — и благодаря им спасли ребенка. Потому что других действий просто не было.
Я попал в эту группу, увидев какой-то репост на форуме: «Нужны люди на внедорожниках, помогите найти ребенка!» Первый вопрос, который возник: чем я, городской житель, могу помочь? Страх перед происходящим и ощущение бессмысленности этого действия останавливают. Но человек — существо любопытное. Появляется желание помочь, решить какую-то проблему. И мы с другом решили поехать.
Когда возвращались обратно, услышали по радио сообщение: «В результате слаженных действий в Московской области найден ребенок. В поисках приняли участие 30 единиц техники, 400 человек личного состава МЧС». Но я видел добровольцев, видел, как у входа в лес стояла машина МЧС, из которой вылез мужик, закурил и залез обратно. Я видел людей в штабе и знаю, что за сутки до этого сотрудники МЧС нашли мать ребенка. Ее обнаружил кинолог с собакой и героически тащил на себе, потому что, видимо, позвать подмогу было невозможно. Первого сотрудника [МЧС] я увидел в середине дня, через пару часов после обнаружения ребенка: доброволец на квадроцикле привез в лес врача МЧС осмотреть спасенного мальчика. Но с точки зрения отдела, который занимается связями со СМИ, всё клево, спасатели крутые. Они правда крутые, только в лесу их не было.
Лето 2010 года — это было лето самоорганизации людей (отряд «Лиза Алерт» был создан в октябре 2010 года — прим. «Бумаги»). Тогда было очень жарко, везде горели торфяники. Люди пытались друг другу помогать, ездили тушить пожары в Рязанскую область. И с точки зрения самоорганизации в этот период времени был сделан огромный шаг вперед по всем направлениям. Люди услышали, что ребенок пропал [в Черноголовке], и приехали.
Люди, которые к нам приходят, очень энергичные — иначе бы они остались на диване. Их нельзя объединить по какому-то признаку: это взрослые люди и те, кому недавно исполнилось 18 лет, это рабочие шиномонтажа и профессора вуза, это успешные люди и безработные.
Есть профильные темы, с которыми связано больше людей: например, те, кто участвовал в ночных играх типа DozoR, Encounter (ночные игры, основанные на городском ориентировании, — прим. «Бумаги») — они немножко понимают, что такое бежать с фонарем. Мы проводим обучение, прикладываем эти умения к чему-то другому.
Чему в отряде обучают новичков и как проходят поиски исчезнувших в городе или лесу людей
В восприятии многих наш отряд — команда суперменов, которая бегает по городу, спасает людей. Человек следит за ними в уютной соцсети и думает, что он так не может. Но на встрече с новичками мы объясняем, что всё не так: вначале никто ничего не умеет, интенсивное обучение происходит внутри команды. Отряд «Лиза Алерт» устроен таким образом, чтобы человек, который с точки зрения поисково-спасательных мероприятий стерилен, стал эффективным. Вся схема построения поисков, которую мы восемь лет совершенствуем, направлена на это. Есть координатор, который управляет поисковым мероприятием, и старший поисковой группы, который работает с новичками. Он сделает так, чтобы они не пострадали в лесу, а если поиски происходят в городе — чтобы не проявляли излишнего героизма.
Мы стараемся сделать так, чтобы в штаб попадали только люди, готовые работать по нашим правилам. Перед выходом с добровольцами старший смотрит, подходит ли их обувь, хватит ли зарядки на телефоне, есть ли у них хронические заболевания, и если есть — взяли ли с собой таблетки. Мы тратим много сил, чтобы не увеличивать на поисках количество пострадавших. У нас есть пропавший — и больше на операции их быть не должно.
Эффективная группа проведет в лесу от пяти до десяти часов. Та, которая борется с законами физики, — до пятнадцати. Зависит от температуры, погодных условий, от усталости, от того, кому во сколько вставать на работу. Если это вторник, приедет мало людей, если пятница — больше людей. Если летом можно готовить выезд на 40 минут больше, но взять лучшую технику и большее количество людей, то зимой вы должны действовать быстро, потому что у вас есть несколько часов на то, чтобы спасти жизнь.
У нас нет готовых шаблонов поиска. Да, есть несколько схем для города и для леса, но мы можем их менять в зависимости от ситуации. Город — более сложная среда для поиска, потому что она гораздо более вариативна.
Человек нас всегда удивляет своей прочностью. Проблема в том, что в голове мы слишком рано начинаем человека хоронить. А на самом деле случаются невероятные истории. Например, девочка с собакой выжила в лесотундре — памятник ей сейчас стоит в аэропорту Якутска. Мужчина девятнадцать дней ходил по тайге Красноярского края — сам оттуда вышел. Даже собаку, с которой ходил, не съел. Однажды мы обнаружили человека на пятые сутки в лесу: он лежал лицом вниз в полуболоте, в глине, через него тек ручей. Все были уверены, что человек погиб, даже по рации прозвучало «Двухсотый» (условное обозначение погибшего — прим. «Бумаги») — и тут он попросил покурить. Каждый раз, когда группа, которая его эвакуировала, останавливалась и клала носилки, он просил покурить. Потому что несколько дней не курил — сколько можно. Таких случаев, когда ты не можешь поверить, что происходящее реально, много. И это большая радость для всех. Мы питаемся этими эмоциями.
Почему «Лиза Алерт» остается движением добровольцев и кто помогает отряду
В том случае, если отряд будет организованным по всем правилам сообществом с юридическим лицом и кошельком, у нас возникнет огромная проблема: что и как нам нужно делить. Многие люди будут думать, что так не правильно, а так — правильно. Это вызовет внутренний конфликт. Нам будет некогда искать [пропавших людей] — будем выяснять, кто прав. Да, нам неудобно и мы теряем часть эффективности, но люди, которые хотят помочь, но не могут с нами ездить, могут передать в отряд всё, что нам необходимо: фонари, рации, навигаторы. Также нам могут предоставлять, например, машины.
У нас могут быть огромные искажения, связанные с внутренней российской ментальностью и со словом «деньги». Добровольцы пришли помогать добровольно, и они не нуждаются в оплате. А есть случаи, когда нужен профессиональный подход и работа реально 24/7. Но это другое — это не добровольцы, а люди, которые обеспечивают все сервисы для добровольцев. И вот такая организация могла бы существовать в России — некий центр, где даются все необходимые добровольцу компетенции.
Добровольцам нужны два ресурса — знания и оборудование. Мы сделали автономную некоммерческую организацию «Центр поиска пропавших людей». И если на краю Ленинградской области живут люди, которые хотят [помогать в поисках], мы можем дать им эти знания и оборудование, которое позволит начать поиск. Таким образом мы убираем проблему, связанную с логистикой, потому что Россия огромна и нельзя обеспечить везде наличие добровольцев. Ни одной структуре и не снилось, насколько эффективны могут быть такие волонтеры, потому что они делают это от души.
Почему добровольцы не могут отслеживать пропавших по мобильным телефонам
Когда пропадает близкий человек, вы оказываетесь один на один с этим. И тут выясняется, что всё вокруг рассыпалось и превратилось в Спарту. Вас никто не поддерживает. Вы звоните в полицию, вам отвечают: «Работаем». А больше никто этим вопросом не занят. Есть один опер, который должен и преступников ловить, и пропавших искать, еще и отчеты писать. Только очень эффективный и замотивированный сотрудник полиции сможет заниматься поисками.
Когда мы встречались с президентом, я не настаивал, чтобы нам дали возможность искать телефоны пропавших. У нас государство отгородилось от общества, и оно не очень готово передать обществу [это право]. Я сейчас, встав на его сторону, объясню почему: начнется незаконная слежка и так далее.
Но когда человек погибает в лесу с телефоном в руках и мы не успеваем его найти, потому что нельзя по закону быстро определить местоположение мобильного телефона — на это всем наплевать. Для государства это слишком маленькая задача. Если читать законы, можно узнать, что человека, несущего государству экологическую угрозу, мы можем отследить по телефону. То есть фермера с тележкой навоза, который хочет скинуть его в Волгу, мы отследить можем, а пропавшего фермера с тележкой — нет. Такой бред. В итоге люди погибают. На сегодняшний день есть позитивная тенденция с точки зрения попыток изменения законов, но никаких реальных изменений нет. Люди как умирали с телефонами в лесах, так и умирают. Есть миллион способов этого избежать.
Во всем мире существует практика мобильных вышек: на вертолет, машину или на обычный рюкзак прикрепили ретранслятор, с ним облетели или обошли лес, где пропал человек. Поняли, где у нас этот телефон. Даже если нам придется обойти часть этого леса — это быстрее и проще, чем весь лес. Потому что на весь лес нам не хватит людей или времени — человек может не дождаться. Нам нужно действовать быстро, чтобы в течение нескольких часов спасти человека. Технически это можно сделать одной кнопкой. Первый раз я эту проблему озвучивал в стенах комитета по безопасности Государственной Думы РФ в 2011 году, вскоре после образования отряда. И эта проблема стоит стране немалого количества человеческих жизней.
Что делать, если пропал близкий человек, и как подготовиться к походу в лес
Если у вас кто-то пропал, ни в коем случае нельзя тратить время зря, нельзя стыдиться, обязательно [нужно] использовать все возможные ресурсы. Если это произошло, службы, специально созданные государством для вашей безопасности, должны сделать свою работу.
Второе — все друзья, родственники, знакомые должны участвовать в прозвоне и поисках. Очень многие люди, которых ищем мы, находятся именно родственниками. Мы очень эффективные, но мы ничто по сравнению с энергией родственников. Они в такой момент готовы перевернуть мир. Нужно понимать, что сейчас происходит, вероятно, самая опасная ситуация в вашей жизни. Еще вам нужно отдыхать, чтобы быть эффективным. Плачущий родственник в поисковом штабе парализует на какое-то время всю операцию. Наша цель — не утешать вас, а спасти человека.
Еще важный момент — мы должны знать, где наши родные и близкие. Я не говорю про тотальную слежку. Но современное оборудование позволяет знать, где находится ребенок, мама или супруга. Благодаря тому, что мы знаем, где должен находится человек, мы можем быстрее его найти.
Безопаснее всего пойти за грибами в магазин, но если вы все-таки собрались в лес, возьмите с собой что-то, кроме самоуверенности. Это должен быть заряженный телефон, внешний аккумулятор, провод, вода, одежда, рассчитанная на более холодную погоду, чем сейчас, фонарик, зажигалка и спички в разных карманах и в пакетах, чтоб не промокли, нож. В идеале — навигатор и компас, которыми вы умеете пользоваться. Продумайте свой маршрут и посмотрите на карту. Больше двух людей должны знать, куда вы пошли, зачем и через сколько нужно бить тревогу. Самый большой враг каждого потеряшки — это паника. Он боится, начинает двигаться интенсивнее, и, наконец, теряет все ориентиры.
Если появляются какие-то службы, они должны понимать, что делать. Вы не представляете, какие проблемы они иногда создают. Например, спасательные службы едут вдоль леса с включенной сиреной. Человек идет на звук, а звук перемещается, и человек окончательно путается.
