«Российские игрушки — это не только матрешка». Как семья дизайнеров из Петербурга развивает бренд народных сувениров во время ковида и войны

Шкатулка «Барыня», свистулька «Гамаюн» и пирамидки-трансформеры «Дюймовочка» — это продукция проекта «Коток». Графические дизайнеры из Петербурга Ксения Шишкова и Артем Стрижков уже три года развивают производство деревянных игрушек, объединяющих элементы традиционного ремесленного, модернистского и советского дизайна. По задумке дети могут играть с изделиями, а взрослые — использовать игрушки как предметы интерьера.

Бизнес развивался параллельно пандемии коронавируса, а теперь меняется из-за войны. Если раньше продукция «Котка» продавалась через интернет-магазин, то сейчас он закрыт, а приобрести игрушки можно только офлайн у партнеров проекта. Тем не менее создатели хотят выражать свою политическую позицию: они эмигрировали, а до этого выпустили игрушку в поддержку «Медузы», когда издание признали «иноагентом».

«Бумага» поговорила с соосновательницей проекта Ксенией Шишковой о том, зачем создавать игрушки для взрослых и детей одновременно, как пандемия и война ударили по производству традиционных сувениров и как бизнес с продукцией, отсылающей к русской народной культуре, хотят перенести за границу.

Как появился «Коток»

— Ваш партнер и сооснователь «Котка» Артем много лет занимается графическим дизайном и удаленно работает с разными проектами, а вы до отъезда из России преподавали графический и коммуникационный дизайн в петербургской ВШЭ. Почему вы решили, что хотите создать вместе именно производство игрушек?

— В 2017 году, когда у нас с Артемом родилась дочка, найти красивую деревянную игрушку было гораздо сложнее, нежели сейчас. Я начала погружаться в сферу детского дизайна и выяснила, что в России не занята ниша оригинальных дизайнерских предметов для детей. Это спровоцировало появление «Котка».

Я придумала проект и начала работать над эскизами игрушек в 2019 году. Параллельно искала производства: мне хотелось, чтобы это был не хендмейд-предмет в одном экземпляре, а минимально доступный к заказу тираж. Артем помог мне сформулировать визуальное направление: как будет выглядеть весь проект, каким будет название, позиционирование и так далее.

— Что для вас значит «Коток»?

— Это моя художественная инициатива. Мне хотелось делать предметы, которые будут и понятной игрушкой для ребенка, и интересной вещью для взрослого. То есть чтобы это был и предмет интерьера, и игрушка.

Наша цель — создавать качественные игрушки с историей, которые хочется беречь и любить людям всех возрастов. Идея была в том, чтобы сделать продукт универсальным и качественным для любой категории покупателей, а также напомнить о культуре кустарной традиционной игрушки ручного производства.

Сувениры получились подходящими и для подарка и в интерьер и доступными в качестве детскими игрушками. Но думаю, лет через двадцать игрушки «Котка» вполне могут стать предметом коллекции.

Конечно, [на создание «Котка» повлияли] наши вкусы: Pinterest, инстаграм, музейные онлайн-архивы и площадки интернет-аукционов. В результате на сайте проекта даже появилась рубрика «Ларец», где я публикую личную подборку примеров качественного декоративного искусства и предметного дизайна для детей, — ее очень любят подписчики.

— Про вас пишут, что вы занимаетесь переосмыслением русского ремесленного творчества. Вы тоже так расцениваете свою работу?

— Мне кажется, не совсем корректно так узко специализировать нашу продукцию. Сейчас усредненный объект в ассортименте «Котка» сложно назвать переосмыслением русской народной культуры. «Коток» — это эклектика, смесь традиционного ремесленного искусства, модернистского дизайна и советской игрушки.

Наши предметы эклектичны, но поскольку сфера моего интереса — много фольклора, то это отражается и на игрушках: например, свистулька «Гамаюн» и  шкатулка «Барыня» имеют прототипы среди русской традиционной игрушки.

[Игрушками] мне хочется напомнить, что русское ремесленное творчество — часть нашей истории, часть нашего быта. Напомнить об искусстве, традиции, о том, что составляло и составляет прекрасную русскую культуру.

Сложно сейчас представить выставку, посвященную русской культуре. Но когда проект задумывался, хотелось именно этого: показать русскую традиционную игрушку и рассказать о ней как о феномене. Ведь наши [российские] игрушки — это не только матрешка: у них много вариаций, много видов росписи, направлений и художников. И всё это можно интерпретировать через призму современного взгляда.

— Как появилось название «Коток»?

— Наша дочь Кира обожала книжку «Котик-коток» — с детскими народными потешками и иллюстрациями художницы Алисы Порет. Мы хотели лаконичное название, чтобы оно легло и на кириллицу и на латиницу — проект задумывался в том числе и на зарубежный рынок. Мы как дизайнеры долго искали название и пытались его визуализировать, пока нам в голову не пришло слово «коток».

Как игрушки производят в «столице матрешек»

— Какой путь проходят предметы, которые производит «Коток», от идеи до продажи?

— Я рисую карандашные эскизы, из которых отбираю наиболее перспективные варианты и делаю 2D-модель на компьютере. После этого — уже на производстве — фигурку вытачивают из липового полена, собирают и красят по эскизу: сначала фоновые элементы, затем узоры и лак. Дальше их отправляют ко мне, я упаковываю и рассылаю покупателям, которые сделали заказ в интернет-магазине. Сейчас стоимость игрушек варьируется от 1000 до 2800 рублей. 

— Вы говорили, что искали локальное производство для создания небольших партий игрушек. Кого вы выбрали и какими сложностями это сопровождалось?

— Чтобы найти локальное производство в России, я посмотрела, что представлено на рынке деревянных игрушек, сувениров, матрешек и где это произведено. Оказалось, большая часть артелей — в Нижегородской области: исторически там создают матрешки на экспорт и внутренний рынок. Это связано в том числе с географией: все подобные деревянные сувениры в основном производят из липы, а ее довольно много как раз в Нижегородской области.

Но даже там оказалось непросто найти тех, кто возьмется за наш проект, — для всех это было ново, непривычно. Мои эскизы, несмотря на кажущуюся простоту и лаконичность, оказались большим вызовом для художниц и художников, которые привыкли работать с традиционной росписью — ведь она свободна, не требует такой точности и выверенности, как роспись игрушек «Котка».

К тому же было сложно найти художников, которые готовы экспериментировать с небольшими партиями и воплотить мою идею качественно. С коммерческой точки зрения мастерам интереснее работать с крупными заказчиками, которые, скорее всего, вернутся.

В итоге поиск занял месяц-полтора: мы связывались с мастерами шести производств, кто-то не ответил, кто-то отказался, но в итоге нашлись те, с кем мы до сих пор работаем. Я не называю их имен, потому что они предпочитают сохранять анонимность.

— Почему вам важно работать именно с локальными производствами?

— Хотелось поддержать малые артели и напомнить аудитории, что локальное — это и есть наши корни, традиции. И здесь отчасти есть положительный эффект коронавируса: люди стали больше обращаться к локальному. Путешествуя и вместе с этим изучая культуру, они обнаружили, что здесь много своего хорошего — и может быть еще больше.

Мне хотелось, чтобы производство было частью идеологии проекта: мы исследуем влияние традиционных культурных явлений на современное декоративное искусство, поддерживаем ручной труд во времена глобального перепроизводства и создаем качественные игрушки с историей. Благодаря этому у нашей продукции есть уникальный бэкграунд.

— Какие у «Котка» в среднем партии игрушек и есть ли перебои в поставках?

— Обычно мы заказываем штук 200 [игрушек]. Но сейчас производство не справляется, и я получаю продукцию небольшими частями.

С пандемии отрасль [декоративного традиционного сувенира] находится в катастрофическом состоянии — это сказалось и на нашем производстве. Оно всё время в нехватке ресурсов и кадров: люди уходили во время пандемии из-за того, что не было денег. Полномасштабное вторжение [России в Украину] добило отрасль.

Конечно, это личное ощущение [уничтожения отрасли]. Невозможно не замечать перемены [в отрасли], когда ты находишься в тесном взаимодействии с ней, следишь за динамикой и общаешься с мастерами и коллегами. После началы войны бизнес, работающий с зарубежом, ощутил естественные последствия изоляции, это неизбежно.

Как на бизнес «Котка» повлияли пандемия и коллаборация с «Медузой»

— С какими проблемами вы сталкивались до войны?

— Когда проект задумывался, были относительно стабильные времена — начало 2019 года. Уже было понятно, что происходит в России, и Крым уже давно случился — но все как-то с этим свыклись.

Тогда «Коток» не казался чем-то рискованным: была уверенность, что всё отлично сложится. В начале 2020 года мы заказали 50 штук каждого из предметов: двух пирамидок, шкатулки, свистульки-синички.

Они были в производстве, когда началась пандемия. Мы думали, что это ненадолго, но всё закончилось полным локдауном. Артель, с которой мы работаем, расположена в Вознесенском Нижегородской области — этот район был полностью изолирован. Возникли перебои в поставках сырья и необходимых материалов — нам пришлось просто ждать.

Следующим ударом для [отрасли] декоративного традиционного сувенира стало отсутствие туристов из-за коронавируса и проблемы с почтовым сообщением: у наших мастеров ушли многие заказчики. Для локальной же аудитории деревянный сувенир в традиционном формате не слишком интересен (хотя я могу выделить посадскую, шугозерскую роспись, а также нескольких мастеров, работающих в стиле северной народной игрушки, за самобытность и качество).

Кроме того, в 2020 году сфера [производства сувениров] была признана «особо пострадавшей»: из-за пандемии отменялись крупные выставки народных художественных промыслов, без туристов опустели магазины матрешек — например, закрылся крупный магазин русского сувенира на Английской набережной.

— В декабре 2021 года вы сделали сувенир в поддержку «Медузы» — часть денег с его продажи вы переводили изданию. Не было ли у вас проблем после этого?

— Никаких проблем не было, пока ребята из «Медузы» не написали мне и не сказали, что вынуждены закрыть проект с мерчем, потому что опасаются за своих коллаборантов. Мы продолжили производить и продавать игрушку «Птица гамаюн».

Когда я заказывала эту фигурку, говорила мастерам, что это будет совместный проект с медиа, но не сказала конкретное название. Уже после того, как «Медуза» написала о коллаборации, они спросили, не опасаюсь ли я за себя из-за этой истории.

Я не опасалась, в том числе потому, что ребята из «Медузы» заверили, что они сформулировали условия сотрудничества таким образом, что для участников это будет абсолютно безопасно. Привлекать лишнего внимания к проекту тоже не было опасений, так как вся финансовая деятельность происходит законно и четко.

— А зачем вам нужна была эта коллаборация?

— Этот проект с «Медузой» для меня всегда был сколько коммерческой историей, столько и личным высказыванием. У проекта изначально есть манифестация, идеология, которые проявляются во всем: дизайне, подходе к производству, выборе материалов, сотрудничестве с небольшой традиционной артелью, доступности и в том числе высказывании социального характера.

Если ты критически мыслишь и рефлексируешь, живешь и творишь в России, то невозможно быть в стороне. С ребятами из «Медузы» я в 2016 году работала как художник, иллюстратор и дизайнер. Хотелось поддержать.

У «Котка» сформировалась крупная аудитория — в нашем инстаграме более 10 тысяч подписчиков, — с которой мне хотелось вступить в диалог и поговорить о таких важных вещах как, например, война и ситуация, в которой мы оказались. Это может казаться неуместным, ведь это игрушки, декоративный дизайн: мол, при чем здесь политика? Но это больше художественный проект, нежели коммерческий.