Дом страхового общества «Россия» на Моховой улице в Петербурге известен по фильму «Собачье сердце». Глядя на него профессор Преображенский восклицал: «Пропал калабуховский дом!» Здесь же в начале ХХ века принц Сиама встретил свою будущую жену — брак наследника престола с русской мещанкой был беспрецедентным делом и принца даже временно лишили всех прав и содержания.
«Бумага» публикует часть письма журналистки и лингвистки Эли Новопашенной и краеведа Алексея Шишкина из еженедельной рассылки «Удивительные истории петербургских домов и их жителей», посвященного дому на Моховой улице, 27–29.
Как на Моховой появился дом, похожий на французский дворец Тюильри, и кто в нем жил
В конце XIX века два участка по Моховой улице принадлежали братьям Олегу и Саввину Корниловым, акционерам знаменитого фарфорового завода на берегу Невы неподалеку от Петербурга. Завод этот считался передовым даже по европейским меркам. По своей белизне и изяществу корниловский фарфор превосходил даже изделия знаменитого Императорского фарфорового завода.
За проектом дома Корниловы обратились к архитектору Александру Федоровичу Красовскому, выпускнику Академии художеств. Этот выбор не случаен — отец зодчего, бывший государственный крестьянин Федор Иванович, прежде расписывал фарфор на заводе Корниловых, его считали одним из самых умелых художников своего времени. Сын не посрамил отца: со временем был удостоен звания академика, стал одним из придворных зодчих Романовых и личным архитектором богатых аристократов фон Дервизов, не говоря уже о десятках построек, исполненных для менее именитых заказчиков.
В 1882 году Красовский с помощником, техником Курзановым, построил для Корниловых крупный жилой дом «во вкусе Генриха IV», то есть стилизованный под французские дворцы рубежа XVI–XVII веков. Он стоит и по сей день — длинный корпус, вытянутый вдоль Моховой между домом 25 и парадным двором дома 27–29.
В 1897 году Корниловы продали дом страховому обществу «Россия». Эта компания была известна не только на рынке страхования, по ее заказу было возведено множество доходных домов в Петербурге, Москве и других городах. Например, «России» принадлежал любимый многими дом «Росфото» на Большой Морской улице, 35 и дом на Лубянской площади, перестроенный при Советах в московскую штаб-квартиру органов Госбезопасности. Новые хозяева решили радикально увеличить здание, застроив и соседний участок, и дворы за бывшим домом Корниловых.
Теперь за дело взялся Леонтий Николаевич Бенуа, центральная фигура в петербургской архитектуре рубежа веков: зодчий, критик, редактор профессиональных изданий, преподаватель, лоббист. Вот как он сам писал об этой работе:
«Часть этого обширного места уже была застроена архитектором А. Ф. Красовским в стиле, как тогда говорили, „Генрих IV“. Я спроектировал большой cur d’honneur, слева поставил флигель в характере французской архитектуры (камень с кирпичом), а главное здание — в стиле французского ренессанса (сгоревшего дворца Тюильри). Ансамбль получился богатый и интересный».
Дворец Тюильри в Париже, старинную резиденцию французских монархов, сожгли восставшие парижские коммунары в 1871 году. Руины дворца простояли до 1882 года, когда их наконец решили разобрать, не найдя в бюджете денег на реставрацию. Молодой Бенуа вполне мог видеть дворец вживую, а не на картинках.
Надо сказать, что жильцы в дом заселились тоже вполне «дворцового» уровня. Например, в одной из квартир разместилось посольство Болгарии, в другой в 1913–1914 годах работало дипломатическое представительство Китая. Здесь же в 1914–1918 годах проживал бывший министр финансов и премьер-министр Российской империи граф Владимир Николаевич Коковцев. Сейчас об этом напоминает мемориальная доска. А вот о том, что здесь жил один из самых знаменитых помещиков Российской империи, вы упоминания не найдете.
Квартиру на Моховой, 27–29 у общества «Россия» снимала чета Храповицких. Владимир Семенович Храповицкий в молодые годы пользовался симпатией императора Александра III, был сослуживцем наследника престола Николая Александровича по лейб-гвардии гусарскому полку. Приятельские отношения с государем он сохранил даже после воцарения Николая II.
Император с семейством бывали в гостях у Храповицкого и его жены Елены Ивановны в знаменитом на всю Россию имении Муромцево под Судогдой. Выйдя в отставку в чине полковника, Владимир Семенович занялся лесозаготовками и обустройством имения, а также благотворительностью. Часть времени он проводил в специально построенном замке в Муромцеве, а часть в Петербурге. Храповицкие держали в доме на Моховой светский салон, в котором и состоялась роковая встреча, повлиявшая и на ход судеб отдельных людей, и на межгосударственные отношения.
Как в Петербурге поселился принц Сиама Чакрабон
Даже по меркам блистательного салона Храповицких Чакрабон Пувант, сын короля Сиама Рамы V Чулалонгкорна, был гостем высокопоставленным и экзотическим. Когда принцу исполнилось 13 лет, отец решил отправить его в образовательную поездку — сначала в 1896 году в Великобританию, потом к русскому императорскому двору. Вместе с ним поехал и его друг Най-Пум Сакара. Най-Пум происходил из незнатной семьи, но отличался острым умом и усердием, за что получил королевскую стипендию.
Почему Рама V решил отправить любимого сына именно в Россию? Во-первых, Сиам в тот момент был единственным государством Юго-Восточной Азии, сохранившим независимость. Большинство прочих территорий были поделены между великими колониальными державами Европы. Россия имела громадный вес на международной арене, но ее империалистические устремления на окрестности Сиама не распространялись. Царь мог стать важным союзником в борьбе за сохранение тайской независимости и отношения нужно было укреплять. А во-вторых, сам Николай II еще в бытность цесаревичем гостил в Сиаме у Рамы V и предложил ему отправить сына учиться в Петербург за счет русской казны.
В итоге принц и его друг стали первыми тайцами, выучившими русский язык. Еще в Британии им помогал в этом русский публицист и историк Павел Ардашев. Заодно он написал о Чакрабоне статью для знаменитого словаря Брокгауза и Ефрона.
Чакрабон и Най-Пум поселились в Зимнем дворце, летом переезжали в Петергоф. Учились тайские гости в Пажеском корпусе, элитном военном учебном заведении для детей особо знатных фамилий. Их готовили к службе в гвардии и при дворе. Помимо военного дела и конного спорта воспитанники занимались музыкой, изящными искусствами, танцами. У них даже сложился небольшой ансамбль: принц играл на балалайке, Най-Пум на скрипке, а учитель музыки на гармонике. Най-Пум же особо ценился как знаток восточных единоборств и обучал приемам царскую охрану. Обоих юношей возвели в звание камер-пажей, еще во время учебы они стали нести караул при императоре и дамах вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
Чакрабон и Най-Пум окончили Пажеский корпус в 1902 году. Чакрабон стал лучшим учеником (11,75 баллов из 12), Най-Пум третьим (вторым — сын начальника корпуса Келлера), оба были выпущены корнетами в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. Тот же, где прежде служил Николай II. Молодые люди оставались в России и вели светский образ жизни: приемы, балы, маскарады.
Как Чакрабон встретил на Моховой свою любовь
Как раз на балу в квартире Храповицких на Моховой улице состоялась встреча Чакрабона и петербургской мещанки Екатерины Десницкой. Вот как Константин Паустовский описывал их встречу в своей «Повести о жизни»:
«На одном балу желтолицый принц Чакрабон увидел Весницкую. Она танцевала вальс… перекинув косы себе на грудь и надменно поглядывая из-под полуопущенных век синими глазами. Принц был очарован. Маленький, раскосый, с блестящими, как вакса, волосами, он влюбился в Катюшу. Он уехал в Сиам, но вскоре вернулся… инкогнито и предложил Катюше стать его женой. Она согласилась».
В изложении писателя Десницкая превратилась в Весницкую, а местом встречи вместо Петербурга стал Киев. Да и вся дальнейшая жизни пары представлена в заведомо фантастическом виде. Но всё же это говорит о впечатлении, которое международный роман произвел на современников.
Катя Десницкая происходила из семьи киевского юриста. Рано осиротев, она переехала в Петербург, где жила с братом. К моменту встречи с сиамцами она училась на курсах сестер милосердия и планировала поехать на Дальний Восток, где шла Русско-японская война.
Принц влюбился в русскую девушку. Несмотря на его просьбы, Десницкая всё равно уехала на фронт и вернулась оттуда с двумя медалями и Георгиевским крестом. В 1906 году Чакрабон и Екатерина тайно обвенчались в Константинополе. Вот что она писала своему брату о чувствах к мужу:
«Дорогой Ваня… Если бы ты знал, что это за прекрасная, честная, добрая личность. Конечно, многие, говоря о моем замужестве, упоминают только о богатстве и роскоши, а о счастии молчат, но я скажу, что больше любить, понимать и уважать друг друга невозможно, и никому не желаю лучшей семейной жизни. Так люблю его, как даже и не думала».
Когда отец-король отозвал принца на родину, Чакрабон сообщил про жену — естественно, при сиамском дворе никто мезальянсу не обрадовался. Чакрабона (временно) лишили права наследования и содержания. Он вернулся в Россию, но вскоре привез Екатерину в Сиам. В 1908 году у них родился сын, которого назвали Чула.
Екатерина прекрасно понимала, что перед ней стоит тяжелейшая задача — доказать всему Сиаму, что она достойная избранница: она выучила тайский, уважала все обычаи, подружилась со свекровью и получила новое имя — На Питсанулок. Но одного она так и не смогла принять — многоженства. Чакрабон решил взять вторую жену, свою двоюродную племянницу Чавалит. «Прошу об одном — о сочувствии. Думай обо мне, как о больной, единственным лекарством для которой являешься ты… Я всё еще люблю тебя», — писала она мужу.
В 1919 году их брак распался, а через год Чакрабон умер от болезни. В Россию принцесса вернуться уже не могла, поэтому поехала к своему брату в Шанхай. Позже она вышла замуж за американского инженера Гарри Клинтона Стоуна и переехала в Париж. Сын пары, Чула, остался в Сиаме с отцовской родней, но когда подрос, его отправили на учебу в Британию, где он смог вновь встретиться с матерью.
Со временем Элизабет Хантер, английская жена Чулы, привезет в Париж свою маленьку дочку Нарису — познакомиться с бабушкой. Именно благодаря ей, Нарисе Чакрабон, мы знаем эту историю — в 1994 году она написала книжку «Катя и принц Сиама». Кроме внучки про Катю и Чакрабона писали упомянутый выше Паустовский, Шкловский, Кассиль, поставили балет и сняли как минимум один фильм.
Как спутницу жизни в этом доме обрел и друг принца Най-Пум
Но не только для Чакрабона и Кати Десницкой тот вечер на Моховой стал судьбоносным. Вместе с принцем на светскую вечеринку пришел и его друг Най-Пум. У него тоже завязались отношения… с хозяйкой салона, замужней дамой Елизаветой Храповицкой.
Елизавета Ивановна, урожденная Чоглокова, происходила из русской дворянской семьи, но родилась в Неаполе. За Владимира Семеновича Храповицкого она вышла в 20 лет, много занималась устройством усадьбы в Муромцеве и благотворительностью, учила крестьянских детей музыке. В 1904-м она была уже совсем не юна, на 25 лет старше своих тайских гостей. И тем не менее вскоре принц Чакрабон сообщил сотруднику министерства иностранных дел, «будто Най-Пум влюбился в замужнюю русскую женщину, из-за этого отказывается вернуться в Бангкок и хочет остаться».
Закончив обучение в Военной академии Генштаба, Най-Пум действительно подал прошение о том, чтобы остаться в России. Существуют разные версии о том, что подтолкнуло его не возвращаться на родину: возможно, дело было в карьере — в Империи он мог продвинуться по военной службе и достигнуть высокого положения, а в Сиаме из-за низкого происхождения пути наверх для него были закрыты. Возможно, он боялся, что при тайском дворе ему укажут, что он недоглядел за принцем, раз тот тайно обвенчался с Десницкой. А может быть, дело действительно было в романе со светской гранд-дамой Храповицкой. Най-Пум влюбился в Елизавету Ивановну и хранил ей верность до конца своих дней.
Рама V не просто не удовлетворил просьбу своего подданного о переходе на русскую службу, но и пригрозил объявить его предателем. Най-Пум решения не изменил, принял православие и стал Николаем Николаевичем. Почему Николаевичем? Потому что его крестным отцом стал сам император Николай II, а крестной матерью — Елизавета Ивановна.
Карьера Най-Пума шла в гору. На русской службе он считался образцовым офицером — дослужился до чина полковника, отличился на фронтах Первой мировой, был награжден орденами. Но карты смешала революция. Сиамца любили солдаты и даже предлагали ему возглавить солдатский совет, но Николай Николаевич был верен крестному и новому отчеству. Он вернулся в Петербург и стал жить вместе с Елизаветой Ивановной Храповицкой на улице Гоголя, 8. К тому времени Елизавета уже не общалась со своим официальным супругом, да и он тоже завел новые отношения. В 1919-м Елизавета и Най-Пум вдвоем отбыли через Одессу в Ниццу, в эмиграцию.
Жизнь русских изгнанников была тяжелой, денег постоянно не хватало. Известно, что уже после смерти официального супруга (Владимир Храповицкий скончался в Висбадене в 1922 году) Елизавета Ивановна даже написала письмо крестьянам в Муромцево с просьбой о помощи:
«Дорогие крестьяне! Обращаюсь к вам с просьбою: соберите, сколько сможете денег и пришлите мне. Вы владеете землей моего мужа Владимира Семеновича Храповицкого, который скончался в нищете. Я осталась теперь одна без всяких средств на самую бедную жизнь. Мне уже 68 лет, я больная и старая, работать не могу. Я счастлива, что теперь вы владеете землей, а у нас не было детей: все равно желание мужа было оставить землю крестьянам. Обращаюсь к доброму вашему сердцу, прошу помочь мне, Бог вас не оставит. Прилагаю конверт с моим адресом. Да сохранит вас Бог всех».
Крестьяне добрых чувств к бывшей помещице не питали и коллективно написали такой ответ:
«Десять с половиной лет прошло с того момента, когда мы изгнали вас и вам подобных из нашей страны. За это время мы достаточно научились управлять государством и как строить свою жизнь. Там, где ранее царил произвол и гнет помещиков и их прихвостней, мы имеем бывшее поместье Муромцево (к которому за версту не подпускали крестьян). Там вот уже несколько лет открыт сельскохозяйственный техникум, в котором обучаются дети рабочих и крестьян. Очень странным показалось ваше обращение к нам с просьбой о присылке денег. Спрашивается, за что? За то, что вы долгие годы, сидя на нашей шее, выматывая из нас последние силы, вели праздную жизнь паразитов, раскатываясь по заграницам и соря деньгами, добытыми на крови и поте крестьян? За то, что в былые времена нас пороли кнутом и нагайками, за то, что наших жен и детей выгоняли плетьми из лесу за сбор ягод и грибов, за то, что в 1905 году на нашу просьбу обменять землю, незаконно от нас отобранную вами, были вытребованы стражники, урядники и по приказанию вашему за наше обращение — пороли плетьми и сажали в тюрьмы; за то, что после пожара на нашу просьбу об отпуске леса за плату нас выгоняли? Да всего и не перечислишь, за что вам, госпожа Храповицкая, следует помочь. Мы не можем даже и определить и попросту скажем: „Валитесь от нас к …“».
В 1935 году Елизавета Ивановна скончалась в Ментоне. Най-Пум похоронил ее и переехал в Париж. Благодаря содействию принца Чулы, сына его друга юности, бывший офицер стал секретарем Екатерины Стоун-Десницкой. Чула также организовал ему поездку в Таиланд и предложил преподавать в военной академии в чине лейтенанта. Но Най-Пум, полковник русской кавалерии, не согласился на понижение. Он вернулся в Париж, а в 1947-м отправился погостить к Чуле в его дом в Корнуолле, где и скончался от внезапного сердечного приступа.
В память об истории Най-Пума и Елизаветы Храповицкой в Ментоне в 2019 году установили мемориальную табличку: «В память о Елизавете Чоглоковой (Неаполь 1857 — Ментон 1935), „Душа самых лучших ночей Санкт-Петербурга“». Чуть ниже, после виньетки проставлено: «Николай Пум (Сиам 1883 — Корнуолл, Англия 1947). И в последней строке подпись: «Друзья».
Как Дом страхового общества «Россия» стал ЖАКТом имени товарища Маковецкого
Если вы внимательно изучите фасад дома, выходящий на Моховую улицу, то обнаружите и еще одну мемориальную доску. «Жилищно Арендное Кооперативное Товарищество имени Ипполита Николаевича т. Маковецкаго. Моховая ул. № 27/29». Это уже артефакт советского времени, но всё же исключительно редкий. Не только имя товарища Маковецкого, но и сама эпоха арендных кооперативных товариществ, кажется, сейчас позабыта. Доску установили жильцы дома на Моховой в 1928 году.
Сам тип учреждения был характерен для эпохи. В 1918 году все бывшие доходные дома перешли в собственность муниципалитетов. Но новой эффективной системы управления ими выстроено так и не было. Отсюда и «разруха в клозетах» и фразы про «пропавший калабуховский дом». Чтобы справиться с кризисом жилищного управления, Совет народных комиссаров в 1924 году учредил ЖАКТы — арендные кооперативные товарищества жильцов. Такие товарищества могли арендовать дома у государства на срок до 12 лет с правом приоритетного продления договора. ЖАКТы должны были распределять жилплощадь между своими членами, а излишки — и среди не членов кооператива. Именно на товарищества ложилось бремя управления домами.
Ипполит Николаевич Маковецкий, видный экономист и старый социал-демократ, сам жил на Моховой, 27–29 и активно участвовал в работе местного ЖАКТа. Он был заместителем председателя Северо-Западной областной торговой палаты в Петрограде, основанной в 1921 году, и помогал новорожденному СССР выйти из экономической изоляции — устраивал первые павильоны Союза на международных выставках. Кроме того, его стараниями в городе возобновились торги на бирже, открылся торговый музей. После того как в 1925 году Ипполит Николаевич скончался прямо на рабочем месте, в своем кабинете, вышеупомянутый музей был назван его именем. Аналогичное решение приняли соседи Маковецкого по дому — бывший Дом страхового общества «Россия» стал ЖАКТом имени товарища Маковецкого. Работу мужа по организации в Ленинграде торгово-промышленной палаты продолжила его супруга Елена Нестеровна Маковецкая.
Система жилищно-арендных кооперативных товариществ просуществовала до 1937 года. В том же году имена Маковецких были вымараны из истории экономики СССР. Перебравшуюся в Москву Елену Нестеровну арестовали по делу «Польской организации войсковой». В качестве доказательств шпионажа предъявили поддельные письма ее мужа, которые еще в 1920-х сфабриковали его партийные недруги. Следователей 1920-х фальшивки не убедили, а для эпохи больших чисток вполне сгодились. Елену Маковецкую расстреляли 15 ноября 1937 года.
Сегодня о семье талантливых ленинградских экономистов напоминают две таблички: металлический прямоугольник «Последнего адреса» в Москве на доме в Столешниковом переулке, 14, откуда увезли Елену Нестеровну, и каменная визитка ЖАКТа от благодарных соседей на Моховой, 27–29 в Петербурге.
Вступайте в Клуб друзей «Бумаги» и читайте эксклюзивные материалы об истории Петербурга, культурных событиях города, на которые стоит обратить внимание, и хорошем вине.
