«Вся моя жизнь осталась на Большой Зелениной». Жительница рухнувшего дома о сообществе соседей, молчании властей и о страхе оказаться на улице 

— С вами контактируют какие-нибудь должностные лица? Сообщают вам, когда завершатся проверки и начнется ремонт дома?

— Самая наша большая проблема — это то, что у нас нет официальной информации от каких-либо органов власти. Всё, что мы получаем, — это ответ «мы не знаем, ждите». У нас единственный шанс — это сбиться в стаю, что мы и сделали. Теперь курсируем от своего старого дома к социальному жилью на Чкаловском проспекте, 30. И вот те, кто из нас что-то узнает, тот передает остальным. Если к нам присылают каких-нибудь чиновников, то это какие-то низшие чины, которые не могут ответить ни на один вопрос. Они только разводят руками, сочувственно на нас смотрят и говорят: «ждите».

В момент обрушения я была за городом. Я пыталась дистанционно узнать, в каких квартирах обрушение и пострадала ли моя квартира. Но ни по одному номеру в районной, городской администрациях и в ЖКС мне ответить на этот простой вопрос не смогли. «Как это вы не знаете? — спрашивала я. — По цифрам же можно проверить: парадная номер один, квартира четыре, второй этаж. Там же кто-то работает на месте, неужели никто не может сказать?». Я только к двум часам дня приехала в Петербург, заглянула в окна дома и увидела, что моя комната стоит. 

Мой сосед в воскресенье, когда рухнула первая стена, пытался выяснить, вывозить ли ему вещи или просто эвакуироваться самому. В администрации его заверили, что вещи забирать не надо — дом не рухнет. А ночью квартира, в которой он прожил всю жизнь, просто перестала существовать.

— А что насчет следствия? С вами связывались по поводу уголовного дела, которое возбудили после обрушения?

— Да, нас по очереди опрашивает Следственный комитет, и какую-то информацию мы узнаём от следователя. От него я сегодня узнала, что, оказывается, теперь подрядчик пытается доказать, что ремонтные работы в нашем доме еще не начались. И следствию нужны наши показания, чтобы доказать, что это не так, ведь ремонт шел с марта месяца (о том, что обрушение кирпичной кладки произошло во время капитального ремонта, в районной администрации рассказали уже в день обрушения — прим. «Бумаги»).

Работы правда там велись. Я жила на втором этаже, когда пять месяцев разрушали первый этаж, и я весь этот грохот слушала с раннего утра и до поздней ночи. Почти сразу после начала ремонта пошли трещины, просели дверные косяки, мы не могли открыть двери в комнаты.

— Как вы выяснили, что из дома можно забрать вещи?

— О том, что в дом пускают за вещами, я также узнала от соседей. Мы сейчас действуем так: приходим к своему дому, находим сотрудника МЧС, потому что полицейские говорят, что ничего не решают. К нам выходит человек в погонах, говорит «сегодня можно», но только туда, где нет угрозы нового обрушения. В моей коммуналке есть разрушенная часть, но именно в мою комнату зайти можно. Затем сотрудник МЧС говорит «у тебя будет пять минут». Мне надевают каску, со мной заходят два сотрудника. Я закидываю в чемодан всё, что мне нужно, а они меня тем временем торопят. Пару раз я так уже ходила.

Я взяла свою одежду, ноутбук, документы, и так далее. Но большая часть моего имущества по-прежнему в доме. 

— В каких условиях вы живете  в социальном жилье на Чкаловском проспекте, 30?

— Это приличный дом для инвалидов и престарелых людей. Он состоит из нескольких корпусов, и в них отдельные квартиры. Мне выделили однокомнатную квартиру на двоих с соседкой. Там спальня, кухня, туалет ванна, прихожая, много мебели. Когда мы заселялись, нас спрашивали, нужны ли нам шкафы, нужны ли нам тумбочки. Нам также дали новые матрасы, подушки, одеяло, постельное белье.

В нашей ситуации мы просто счастливы, что у нас есть где спать и нам тепло.

— Но своих вещей все-таки не хватает?

— Неравнодушные люди нам помогают, приносят какие-то вещи (группу помощи пострадавшим создал чат «Петроградская диаспора» — прим. «Бумаги»). Те, кто не может попасть в свои квартиры, у кого они обрушились полностью, остались вообще без всего. Нам легче — у нас есть одежда. Но не хватает бытовых вещей. Если мне МЧС дает пять минут, я же не буду кастрюлю тащить. В первую очередь я возьму сапоги, пуховик, потому что скоро будет зима. Поэтому посуды у нас нет, готовить невозможно, нет даже ножей с вилками. Мы питаемся булками из «Вольчека».

— Решили ли вы, как будете действовать дальше?

Мне вообще сейчас непонятна моя судьба. По закону пострадавшими теперь считаются только владельцы и прописанные в квартирах люди. А я арендатор, жила по договору аренды, официально платила ежемесячно за жилье, моя хозяйка платила налоги. Но я числюсь просто свидетелем.

Получается, моя хозяйка — пострадавшая, а я просто бездомная. Моих вещей у меня нет, и мне нужно где-то в высокий сезон найти квартиру. В социальном доме мне прямо говорят «мы не знаем, что с тобой делать, мы скоро тебя отсюда выселим». 

Я приехала в Петербург из Севастополя три года назад. Переезжала фундаментально, в рухнувшем доме теперь остались все мои вещи, мои книги, которые я собирала всю жизнь, все мои фотографии, у меня в этом мире больше ни нитки. Вся моя жизнь осталась на Большой Зелениной. Я индивидуальный предприниматель, но сейчас я уже три дня мотаюсь по городу, вместо того, чтобы зарабатывать хоть какие-то деньги на жизнь. У меня на карте десять тысяч рублей. 

Родственники говорят мне ни в коем случае не возвращаться, потому что у них бомбежки. Переезжать в другой город у меня нет денег. Я спросила всех знакомых риелторов, но они говорят, что за доступные мне деньги в августе и сентябре я жилье не сниму. У меня нет даже теплых вещей, на мне сейчас сланцы и летнее платье, и если завтра будет 15 градусов, я не смогу выйти на улицу. Мне есть где спать сегодня ночью, а завтра ночью не знаю, будет ли где.